Я вздохнул и присел к столу. Пламя свечи мерцало и колыхалось, распространяя маслянистый, мутный дым. Помедлив в нерешительности, я наконец осторожно прикоснулся к огню лоскутком Рааза.

Если бы я ждал вспышки или удара грома, то был бы горько разочарован. Дело обошлось шипением и шкворчанием, когда материя нехотя занялась. Я подержал ее так и положил на стол. Пламя неспешно поползло по лоскуту.

Уже собравшись спросить у Птицеловки, что делать дальше, я обратил внимание на странное поведение дыма. Вместо того чтобы подняться и растечься облачком, а после рассеяться, бледная струйка шла зыбью, ломаясь и выгибаясь на все лады, и лишь потом возобновляла подъем к потолку. И только когда ткань наполовину сгорела, я различил зависшее в воздухе лицо, похожее на пустую карнавальную маску и с прорисованными дымом чертами.

Оно, вполне ожидаемо, принадлежало Раазу.

– Отлично, ты получил мое сообщение, – произнесла маска. Или, скорее, начертала, потому что слова излетали изо рта в виде серого шрифта – имперской сефты. Они парили меж нами, затем растворялись. – Нам нужно поговорить. Сейчас удобно?

Я дождался исчезновения последнего символа и ответил, что да, вполне.

– Превосходно. Приходи в старый храм Семейства в Районе Благословенных Небес в третьем кольце. Повтори.

– Храм Семейства в Благословенных Небесах, третье кольцо.

– Что за черт? – зашептала Птицеловка, подаваясь вперед, пока чуть не протолкнула лицо сквозь лик Рааза. – С кем ты разговариваешь?

– Кыш! – отмахнулся я.

Изображение Рааза дрогнуло и ненадолго исказилось под действием воздушной волны. Ему же как будто не было дела.

– Хорошо, – сложилось в дыму. – Я буду ждать.

Затем лицо распалось и разошлось.

Я посмотрел на стол. От лоскутка остался лишь угольный след.

– Что случилось? – не унималась Птицеловка, сохранившая позу. – Это был Рааз? Что он сказал?

– А что ты видела?

– Ты сидел и бормотал, обращаясь к струйке дыма. – Птицеловка села нормально и моргнула. – Я даже ничего не поняла, вы говорили очень тихо. А ты-то что видел?

– Практически то же. – Я стер со стола сажу и встал. – Идем.

Птицеловка надулась, недовольная ответом, но от спора воздержалась.

– Куда? – спросила она, поднимаясь.

– Похоже, что посмотреть, как молится его вторая половина.

Храм мы нашли без особых трудов. С Раазом, правда, дело обстояло иначе.

Место производило сильное впечатление, но не то, какого я ожидал. До́ма, в Илдрекке, империя предпочитала размах и запугивание: сводчатые потолки, огромные арки, мозаики и картины в три-четыре человеческих роста, и все это внушало просителю набожность и раскаяние. Коль скоро император являлся посредником между своими подданными и Ангелами, религия была неотъемлемой частью государства. Лояльность была в числе главных забот имперских храмов.

Напротив, джанийские храмы – по крайней мере, этот – занимались… чем угодно.

Он представлял собой большое прямоугольное строение, открытое небесам и окруженное колонными аркадами. В середине, под ослепительно-лазурным небом, вились гравийные дорожки, которыми была изрезана мозаика огражденных газонов и небольших открытых площадок. По ним прогуливались мужчины и женщины – беседовали, спорили и смеялись, читали и размышляли. Едва ли не задним числом я заметил и тех, которые преклонили колени на молитвенных ковриках, обращаясь в разные стороны с поклонами и молитвами, адресованными тому или иному изображению из множества тех, что взирали с задних стен аркады.

Молились больше в тени перед фресками. Каждый лик имел сходство с одним из членов Божественного Семейства и был украшен разнообразными символами и драгоценными металлами, которые соответствовали отдельному божеству: золотом и рубинами – Ахрееш; нефритом и лавандой – А’велла; черным шелком и пеплом – Исторгнутый, и так далее, но там происходили и другие вещи. Ученые проводили занятия с учениками, тогда как водоносы и починщики ковров зазывали клиентов, а нищие молча выставляли свои чаши в надежде на милостыню, которую ежемесячно обязывался подавать каждый джаниец. В сторонке юноша устроил девушке целый спектакль, опустившись на колено и читая стихи. Я слышал ее смех.

– Это не храм, а базар, – констатировала Птицеловка и рассмеялась. – Мне нравится!

– Базар или храм, а нам нужно найти Рааза, – ответил я и огляделся; затем запрыгнул на постамент колонны и попробовал изучить толпу сверху. – Бери эту сторону храма, а я…

Меня прервала одинокая, чистая, глубокая нота, разнесшаяся окрест.

Декламация пресеклась, девушка посерьезнела, и все направились к свободным участкам. Те, у кого не было ни ковриков, ни циновок, расположились на траве, тогда как большинство предпочло лужайки, покрытые разровненным песком. Самые набожные опустились на гравий. Я обратил внимание на то, что стихли и аркады, хотя на колени встали не все, кто там находился.

Все, как и прежде, смотрели в разные стороны, адресуя молитвы изображениям тех божеств, к которым пришли с прошением. Несколько человек, казалось, и вовсе ни к кому не обращались или смотрели в пространство между богами. Не определились или страхуются, чтобы наверняка?

Удар в колокол повторился, из арочного прохода на дальней стороне храма вышел священнослужитель. Он был облачен в одежды насыщенной красно-оранжевой расцветки и нес в руках скрученный шишковатый посох. После короткого жеста по сторонам света он повернулся к месту, откуда явился, и начал молебен низким и звучным голосом.

Служба продолжалась минут десять, и я использовал это время для поиска взглядом поверх голов и спин молившихся. Когда колокол прозвучал в третий раз, все встали. Те, у кого были коврики и циновки, скатали свой инвентарь. Вновь загалдели продавцы воды и починяльщики. Кто-то из посетителей потянулся на выход, другие остались, а третьи еще только входили. Я заметил, что девушка ушла, так и не дав поэту преклониться повторно.

Храм снова превратился в нечто вроде общественного парка.

– Ну как? – спросила Птицеловка.

– Там, под аркадой, – показал я.

Мы прошли по храмовому двору и гравийным дорожкам, после чего свернули к небольшому кружку мужчин и женщин, рассевшихся в тени невдалеке от стены.

Когда мы приблизились, я засек мерцание, которое ненадолго возникло и заплясало на кончиках пальцев одного из мужчин. Через секунду засверкал второй ученик, но свечение длилось дольше и было красочнее. Потом третий. Когда воздел руки четвертый – красивая женщина с волосами цвета воронова крыла – лишь затем, чтобы магическое свечение скользнуло по руке и плечам ее соседа, кружок взорвался почтительным смехом, сопроводив его похлопыванием ладонями по полу аркады.

Рааз улыбался со всеми и притворялся, будто отряхивает плечи.