Я снова пожала плечами. Мыслить? Гм… Честно говоря, я сильно сомневалась, что к моей скромной персоне можно применить столь серьезный глагол. Мыслят основоположники… или, в крайнем случае, завлабы. Но вряд ли следует требовать того же от простой практикантки. Будет ужасно неудобно, если выяснится, что они ждут от меня каких-то научных открытий.

– Видите ли, э-э… – я замялась, потому что при знакомстве он назвал только свою фамилию, без имени-отчества.

– Грачев, – подсказал завлаб. – Зовите меня просто Грачев. Такая уж тут традиция, ничего не попишешь.

– Видите ли, товарищ Грачев…

– Грачев, – снова перебил он, – просто Грачев. Ну, смелее, смелее!

– Грачев… – осторожно повторила я. – Видите ли, Грачев, я едва окончила пятый курс и не уверена, что смогу… ээ-э… в полной мере соответствовать ожиданиям насчет… ээ-э… мыслительной работы.

Грачев замахал руками:

– Ерунда, Сашенька! Полнейшая ерунда! Вам непременно помогут! У нас здесь замечательный коллектив! Скоро вы и сами в этом убедитесь… – он вытянул шею в направлении распахнутой двери кабинета и принялся кричать: – Вера Пална!.. Вера Пална!.. Вера Пална!..

Невидимая Вера Пална откликнулась далеко не сразу, зато ее ответ был куда лаконичней начальничьего запроса:

– А?!

– Вера Пална! Покажи Сашеньке ее стол! – проорал завлаб.

– А где он? – донеслось из туманных глубин полуподвала.

– Вот ты и найди!

В лаборатории воцарилось молчание, затем из коридора послышался возмущенный перестук каблуков, и в кабинет влетела густо накрашенная деваха лет двадцати в мини-юбке и высоченных сапогах из разряда тех, какие моя подруга Катька именует «охотничьими», то есть предназначенными не для хождения, а сугубо для охоты на мужиков.

– Послушай, Грачев!

Она набрала в грудь воздуху и уже готова была разразиться гневной тирадой, но завлаб хладнокровно перехватил свою сотрудницу на полуслове, как опытный ловец бродячих животных перехватывает сачком дикую кошку:

– Душенька, Вера Пална, помоги человеку. Вот, знакомься: это Саша Романова, наша новая практикантка. Ее к нам прислали на три месяца. Сашенька, а это Вера Пална, секретарша лаборатории… – Грачев льстиво улыбнулся. – Она у нас тут за главную. Правда, Вера Пална?

Деваха взглянула на меня и смягчилась.

– В самом деле, молоденькая, – сказала она. – Ну ладно, так уж и быть. Пойдем, молоденькая.

Помимо уже знакомого мне кабинета Грачева, лаборатория включала в себя кухню, ванную, туалет, каморку разбитной кошки в охотничьих сапогах и два больших помещения со столами сотрудников. Сами сотрудники отсутствовали как класс, и я сразу вспомнила слова завлаба о здоровых принципах мыслительного процесса. Некоторые столы хранили на себе следы рабочего беспорядка, остальные были девственно чисты.

– Выбирай! – сказала Вера Пална, останавливаясь в дверях. – Хочешь – здесь, хочешь – в соседнем зале.

– В смысле? – не поняла я.

– В смысле – куда сядешь, то и твое, – пояснила секретарша. – Короче, добро пожаловать.

– Погоди, Вера…

– Вера Пална, – поправила она. – Зови меня, как все зовут, чтоб без путаницы. Порядок есть порядок. Я Вера Пална, а ты теперь – Сашенька.

– Понятно, – сказала я. – А где все?

Деваха фыркнула:

– Где-где… кто где. Мне-то почем знать? Я на телефоне.

Словно услышав ее, в секретарской каморке зазвонил телефон, и Вера Пална ретировалась, оставив меня наедине с пустыми комнатами. На часах было двадцать минут одиннадцатого. Я выбрала себе стол – такой, чтобы лицом к окну, села и стала ждать, глядя на ноги редких прохожих. В плане интенсивности движения Мариинский проезд явно уступал району Сенной площади. Спустя полчаса, одурев от безделья, я решилась побеспокоить по этому поводу начальство, но дверь грачевского кабинета оказалась заперта – как видно, завлаб уже ушел мыслить. Во всей лаборатории оставались теперь лишь мы вдвоем с Верой Палной – к ней-то я и отправилась за разъяснениями.

Секретарша разговаривала по телефону. Я прислушалась: обсуждался фасон кофточек. Это не могло не радовать: хоть что-то в этом странном заведении соответствовало ожидаемым стандартам. Дождавшись, пока Вера Пална закончит разговор, я встала в дверях каморки. Увидев меня, она вздрогнула и схватилась за сердце.

– Ох, как ты меня напугала! Что ты тут делаешь?

– Как это? – удивилась я.

Она покачала головой с тем выражением, какое напускают на себя, когда видят безнадежно больного или полного идиота.

– Ты стол выбрала?

– Выбрала, – кивнула я. – И что мне теперь делать?

– Да мне-то почем знать? – фыркнула Вера Пална. – Я на телефоне. У начальства спрашивай.

– Грачев ушел, – вздохнула я. – Кабинет заперт.

– Ушел? – Вера Пална отрицательно покачала головой. – К Васе.

Я помолчала, обдумывая смысл этого краткого загадочного сообщения. Если имелось в виду, что завлаб не ушел, то почему «к Васе»? Так ведь не говорят: «Не ушел к Васе»… А если ушел, то кто такой этот Вася?

Вера Пална протянула руку к телефону.

– Почему к Васе? – поспешно спросила я.

Секретарша вытаращила на меня густо подведенные глаза.

– Чего?

– Ну, ты сказала, что он ушел к Васе…

Вера Пална вдруг прикрыла рот ладонью, хрюкнула разок-другой и зашлась в истерическом смехе. Я терпеливо ждала, пока она отсмеется и вылезет из-под стола.

– К Васе… – повторила секретарша, утирая выступившие слезы. – Ну, ты даешь, Сашенька. Давно я так не ржала. Какой там Аркадий Райкин… К Васе… Не «к Васе», а «квасит»! Квасит твой Грачев, поняла? Похмеляется с утречка, вот дверь-то и запер. Фу-у…

Зазвонил телефон, Вера Пална схватила трубку.

– Алло! Нет, Грачев на совещании. Троепольский? Троепольский поехал в Институт. Передать что-нибудь? Хорошо, записываю…

Я вернулась на свое рабочее место.

К двенадцати стали подтягиваться сотрудники. Пришел солидный дядечка лет сорока, представившийся Димушкой. Наполнив комнату запахом дорогих французских духов, пришла пожилая женщина, элегантно одетая, с хорошей улыбкой. Ее следовало называть Зиночкой. Да-да, странности не кончались: чью-то в высшей степени интеллигентную бабушку здесь звали Зиночкой, солидного сорокалетнего мужчину – Димушкой, а едва выпорхнувшую из школьного класса пэтэушного вида деваху – Верой Павловной… Пришел и упомянутый ею Троепольский: низенький бородач с круглым лицом, волосатыми короткопалыми руками и масляными глазками неисправимого ловеласа. Знакомясь, он долго держал мою руку в ладонях, пожимал и так, и эдак, подмигивал, улыбался и вообще кокетничал, как мог.