— Что, Сара?

— Если кто-то получил травму здесь, — она постучала по дырочке в стене, — если поврежден этот нерв… тогда у человека специфическая травма… Мне надо подумать.

— Времени нет!!!

— …Цэ пять, цэ шесть, цэ семь…

— Давай быстрее!

— …корешки… затем стволы… затем отделы…

— Быстрее!

— …разделяется на медианный нерв и пересекает…

— Быстрее!

— …тогда у человека теряется чувствительность в… в…

Она зажмурилась и замотала головой.

Майлс буквально распластался по стене и завопил:

— Ну почему я такой толстый?

Следующее лезвие пригвоздит всех нас к стене.

Сара закричала:

— У него пропадет чувствительность в трех с половиной латеральных пальцах правой руки!

Она кинулась к гомункулусу.

Я слышал скрежет следующего мотора. В щели уже блеснул металл. Сейчас уберутся стопора и выскочит лезвие, разрезав карту метро, то бишь brachial plexus, или как там эту заразу, и развалив меня пополам. Я отскочил. Лезвие летело прямо на Сару. Оно рассечет ее надвое!

— Сара!!!

Она пригнулась к самому полу и ударила пальцами по мозаике с демоном. Скрежет стоял нестерпимый. Я ударился о стену, увидел белые звездочки, застонал и перекатился на бок, чтобы видеть, как она дотянулась до демона и нажала блестящие плитки на его четырех пальцах, считая с мизинца. Плитки со щелчком провалились в стену. Сара закричала или засмеялась и повернулась боком, пропуская лезвие.

Оно исчезло в стене, и ужасный скрежет стих, не повторившись. По всей комнате лезвия убирались в стену и больше не показывались. Скрип с каждым разом становился тише. Наконец исчезли последние два маятника, и в комнате стало неестественно тихо. Остался только запах скверного бензина и полная пустота у меня в голове.

Дверь в дальней стене приоткрылась.

Меня охватила радость.

Сара поднялась на ноги. Она была невредима. Она улыбалась сквозь слезы, катившиеся по лицу. Она вытерла мне щеки, и я понял, что тоже плачу. Я схватил ее и обнял так, как еще никого не обнимал, и только повторял ей на ухо: «О Боже, Боже!» В следующую секунду я ощутил медвежьи объятия Майлса, облапившего нас двоих.

— Тебе удалось! — закричал он Саре. — Господи, тебе же удалось! Что ты там сделала?

Она просияла.

— Это все наука. — Она показала на плечевое сплетение: — Вот схема расположения нервов в руке человека. Плитка вот тут пропущена специально, словно кто-то повредил нерв. Мне только следовало понять, где человек ничего не почувствует, если перерезать именно этот нерв.

— О! — выдохнул Майлс. — Я так и думал.

Сара улыбнулась, и мы бросились к двери.

— Давайте выберемся отсюда, — смеясь, сказала она. Сара бежала первой, за ней Майлс, потом я.

Меня вдруг посетило плохое предчувствие, но так мимолетно, что я не успел ничего понять. Дверь приближалась.

Между тем мысль разворачивалась. Я начал понимать то, что мозг пытается мне сказать, но не успевал озвучить осознанное. Сара была уже в дверях и выбегала из комнаты, Майлс летел за ней по пятам. Я еще не подобрал слова, когда рука сама резко вылетела вперед в судорожной хватке.

Как я не понял раньше? Это же очевидно. Три комнаты. Три загадки. Первая на логику — два короля. Загадка для юриста. Вторая — корабль Тезея. Философская аллегория. Третью, с гомункулусом, поймет только врач. Все для нас троих, как по заказу, — юрист, философ, нейрохирург.

Господи, они же нас поджидают!

Пальцы сомкнулись на рубашке, и с силой, которую дает только страх, я рванул приятеля на себя. Майлс остался со мной, а Сара исчезла за дверью.

Я упал на спину, Майлс навалился сверху, нажав на солнечное сплетение. Я сразу перестал дышать. Через секунду я услышал, как Сара закричала.

Я спихнул с себя Майлса и подбежал к двери. Я ожидал увидеть Сару, понять, как ей помочь, но в полу зияла дыра — огромный люк с крышкой, свешивающейся вниз, а под ним — пустота. Провал, под крутым углом уходящий в никуда. Фальшивый пол был довольно длинным. Сара пробежала, наверное, несколько футов, прежде чем он провалился и она кубарем покатилась вниз.

Я пытался что-нибудь разглядеть. Я опустился на четвереньки и вытянулся над дырой. Оттуда тянуло холодом и сырой землей. Но разглядеть что-то можно было лишь в нескольких футах, дальше крутой спуск терялся в темноте.

Казалось, мой мир рушится. В душе росло гнетущее ощущение, от которого хотелось трясти головой, как заблудившемуся безумцу. Я крикнул в провал:

— Сара!

Мой голос улетел вниз и вернулся насмешливым эхом. Сара не ответила. Ни криков о помощи, ни ее мягкого голоса, называющего мое имя. Я снова закричал. Тишина.

Я почувствовал руку Майлса у себя на плече.

— Джереми…

Я слишком далеко свесился в дыру, опираясь только на колени, в попытке что-нибудь разглядеть. Майлс оттянул меня подальше от края.

— Так ты сорвешься, — сказал он.

Комната была крошечной — как раз троим добежать в запале до середины, где откроется люк в полу. В канделябрах мерцали горящие свечи, едва рассеивая сумрак.

Майлс спросил, как я догадался о ловушке. Я сказал ему о шарадах, специально составленных для каждого из нас, словно им было нужно, чтобы мы справились.

Майлс покачал головой. Этот жест я уже видел у него: смесь удивления и восхищения V&D и их штучками. Только на этот раз удивления и восхищения поубавилось: их вытеснила подавленность. Впервые на моей памяти Майлс выглядел побежденным.

— Это была проверка. — Он печально посмотрел на меня. — Последнее предупреждение. Если у нас хватило мозгов понять это, значит, должно хватить ума вернуться и соблюдать условия договора. А если нет… — Он посмотрел на открытый люк. — Тогда с нами поговорят по-другому.

Я шагнул к Майлсу:

— Ты куда клонишь?

— Джереми…

— Ты что имел в виду?

— Ты прекрасно понял.

Он сказал это неожиданно мягко.

— О чем ты берешься рассуждать?

— Сам подумай.

— Ты не можешь знать наверняка!

— Вспомни Чанса и Сэмми Кляйна.

— Заткнись!

— Мы не послушались. Мы нарушили договор.

— Заткнись!

— Нам даже дали последний шанс. Она не…

— Заткнись!

— Она не поняла этого.

Я двинулся на Майлса, позабыв обо всем от ярости. Я хотел разорвать на куски этого чертова всезнайку. Он схватил меня повыше локтей, скрутил к себе спиной и придержал, пока я немного не остыл.