И объяснил: «Я этих коробок пять ящиков заказал, но никто их не покупает. Возьмите и сделайте мне столько святых Марий, сколько сможете. Я буду давать вам глину и платить по четыре доллара за статуэтку».

Я ответила, что денег с него брать не стану.

«Насчет денег мы с вами после столкуемся, — сказал он. — Вы мне Марий лепите, черт бы их побрал!» В тот день я слепила шесть статуэток. На каждую ушло примерно по часу, и каждая получалась немного лучше предыдущей. И на следующий день слепила еще шесть, а в пять часов за ними пришел мистер Наварро. Он настоял, чтобы всю глину я оставила себе. Но только никаких денег, сказала я, ни в коем случае, хоть убейте.

Он ушел, а когда я заглянула в почтовый ящик, там лежало сто долларов.

Думаю, он показывал мои статуэтки разным людям, потому что несколько недель спустя один его знакомый — я этого человека не знала — позвонил мне и попросил слепить статуэтку для праздника его прихода. Я ответила, что мне неизвестно, как выглядел блаженный Гонзало.

Он сказал: «А вы его с меня слепите».

На той же неделе он пришел, чтобы попозировать. Человеком он был старым, мне пришлось повозиться с его морщинами. Но он не жаловался — сидел, жевал табак и говорил о… — Глория примолкла. — Да. Вспомнила. О «Доджерсах». Все повторял: «В этом году мы всех победим». Думаю, к нему уже подбиралось старческое слабоумие.

Я показала ему статуэтку перед тем, как поставить ее в духовку.

«Вылитый я», — сказал он.

И протянул мне двадцать долларов. Я запротестовала: «Вы ничего мне не должны». А он: «Берите. Хозе сказал мне, сколько это стоит».

И я поняла: мистер Наварро уверил его, что я беру за свою работу деньги. Да еще и расценки мои повысил.

Довольно скоро жившие по соседству люди стали приходить ко мне с просьбами слепить им статуэтки — на дни рождения, на праздники, на дни святых. Глина была яркой и густой, а после обжига начинала поблескивать, словно озаряясь внутренним светом. Поэтому статуэтки святых из нее получались хорошие. Мне начали звонить и те, кто жил за пределами нашего района.

Поскольку мне нужно было все-таки и за Мамой ухаживать, я ограничивалась двадцатью пятью статуэтками в день. Мистеру Наварро хотелось продавать их в своем магазине, однако у меня и так уже заказов было полным-полно. Это оказалось хорошим приработком, покрывавшим большую часть нашей квартирной платы. К тому же налогов с него я не платила.

Когда я потратила всю полученную от мистера Наварро глину, он заказал еще одну ее партию. Сначала он не соглашался брать за нее деньги, но я сказала: «Если вы не позволите мне платить за мои материалы, получится, что я занимаюсь незаконным бизнесом». Я упорствовала, потому что не любила подачки. Так он стал моим поставщиком. Поднимался на крыльцо нашего дома, обхватив руками ящик и заливая все вокруг себя потом.

Глория улыбнулась, Карлос тоже.

— Человеком он был большим, толстым, — сказала она. — И попросту говоря, святым.

Каждый год, перед Рождеством, я тратила несколько дней на то, что лепила статуэтки только для него — три, четыре, пять дюжин. Ему, наверное, столько и нужно-то не было, но он неизменно делал вид, что нуждается в них позарез.

«А еще сделать можете? — спрашивал он, приходя за ними. — Постарайтесь на следующий год начать пораньше». Ему я их продавала со скидкой. И все равно получала временами несколько сот долларов.

В общем, какое-то время меня это занятие радовало.

— А почему вы его забросили?

— Я отказалась от него, когда покинула те места — перебралась к Реджи, — мне хотелось забыть обо всем, что со мной произошло. Я обзавелась новыми друзьями. Стремилась зажить настоящей жизнью. Спрятала глину и не прикасалась к ней, пока не встретила вашего отца. В первый год знакомства с ним я слепила две статуэтки и подарила ему на Рождество. Сначала собиралась сделать одну, но передумала — мне не хотелось, чтобы она томилась одиночеством. Вот и слепила две. Иисуса и… — она ухмыльнулась, — вампира.

— Если вампир проголодается, — сказал Карлос, — он сможет припасть к руке Иисуса.

Глория невольно рассмеялась.

— Глины у меня в чулане осталось — еще лет на двадцать хватило бы. — Глория улыбнулась. — После этого я сказала Карлу, что хочу поучиться рисунку.

Она глубоко вздохнула, удивляясь собственной словоохотливости.

— И вы никогда не думали о том, чтобы стать художницей.

— Я думала о том, чтобы стать врачом. Много о чем думала. Но только этим и ограничивалась: думала то об одном, то о другом. Ах да, — сказала она, вспомнив кое-что еще и почувствовав, что разговор сам ведет ее за собой, избавляет от излишков энергии, — помимо прочего, я зарабатывала тем, что печатала на машинке. Освоила эту премудрость, когда в школе училась. Все же вокруг знали, что мне нужны деньги. Ну и приносили мне на печать то да се. Письма к родным, например. Один из соседей приходил ко мне каждую неделю с письмом к матери, которая жила в Гватемале. Он очень беспокоился о ней, потому что там шла война. Ее убили, но он узнал об этом, лишь поехав туда.

Впрочем, как правило, люди писали о радостных новостях. Скажем, сообщали своим родителям, что у тех появился внук. Платили они мне столько, сколько сами считали правильным, — обычно пятьдесят центов за страницу. У меня на это по нескольку часов в день уходило. Машинка у нас была хорошая, «Оливетти». Откуда она взялась, я уже и не помню.

Глория помолчала немного, а потом добавила:

— Вообще-то, я думаю, что ее Хезус Хулио где-то спер. — И засмеялась. — Придется немного постоять… — заливаясь смехом, прокашляла она.

Глория сдала машину к обочине, затормозила, выключила двигатель и добрых две минуты просидела неподвижно.

— Ох… — выдавила она, прижимая ладонь к груди. — Ох. Ох, вот что мне было нужно…

Она откинулась, часто-часто моргая, на спинку сиденья.

— О господи…

— Хотите, я поведу?

— Нет-нет. Все в порядке. Я… кошмар какой-то.

Она улыбнулась, и Карлос улыбнулся ей в ответ.

Следующий поворот вывел их на давящийся грязью суррогат дороги. Теперь они ехали, как на верблюдах, кренясь то в одну сторону, то в другую. Путь, по которому следовал «додж», определялся здесь не водительским мастерством Глории, а диверсионным своенравием камней и выбоин.

— Ваш прежний муж был человеком религиозным? — спросил Карлос.

— Ни в малой мере.

— Мне просто интересно, как это происходит.

— Что именно?

— Есть люди верующие и есть неверующие, — ответил он. — И как правило, общих тем для разговоров у них находится мало.

— Ну так их и у нас мало находилось, — сказала Глория. — Это было одной из наших проблем.