Конечно, в глубине души мне было немного жаль Алекс. Но, в конце концов, она сама виновата: почему она вечно мелет какую-то ерунду? Да еще при первой встрече с родителями Себастьяна! Тут только руками развести остается.

– Вроде бы она уже немного успокоилась, – сказала я. – Себастьян постоянно твердит ей, что все было не так ужасно, как ей показалось.

Алена усмехнулась.

– Себастьян – добрый мальчик.

– Что правда, то правда, – согласилась я.

– Надеюсь, он не совсем кривит душой. Будет очень жаль, если она испортит отношения с родителями будущего мужа из-за нескольких дурацких, ненужных фраз.

– Да уж, – отозвалась я. – Но даже если они затаили обиду, думаю, со временем все наладится. Если уж на то пошло, я, бывает, по пять раз на дню на нее сержусь, но ей всегда удается быстро вымолить прощение.

Чего далеко ходить, взять хотя бы рождественский вечер.

– Но ты-то ее знаешь как облупленную, Эмили, и к тому же ты очень добрая по натуре. Я надеюсь, родители Себастьяна дадут ей второй шанс. Со свекром и свекровью и без того бывает трудно.

– Ну, как мы видим, с невестками не легче, – откликнулась я.

Алена кивнула и быстро покосилась на меня, прежде чем перевести взгляд обратно на дорогу. Какой-то выпендрежник на «Мерседесе», с точки зрения которого мы, вероятно, ехали слишком медленно, обогнал нас и скоро исчез из виду. Мне вспомнился Элиас и его лихачество за рулем.

– А знаешь, – сказала Алена с мечтательной улыбкой, словно вспоминала о прекрасных, но давно минувших временах, – я ведь всегда хотела, чтобы ты стала моей невесткой.

Мое лицо застыло, будто ледяная маска.

Как ей это пришло в голову? Неужели она что-то знает? Я отвернулась к окну.

– Ну, Алекс, к сожалению, уже не свободна, – сказала я полушутливо. – К тому же ты и без того мне как вторая мать.

– Как мило, рада это слышать. Но я хотела этого не ради себя. – Она потерла большим пальцем шов на кожаной оплетке руля. – А ради Элиаса.

Мое сердце ухнуло в пятки, кровь отхлынула от лица. Вроде мы только что обсуждали Алекс и Себастьяна – как вышло, что теперь мы говорим о нас с Элиасом? Я чувствовала, что должна что-то ответить, но боялась выдать себя.

– Знаешь, – продолжала Алена, – когда вы были подростками, часто случалось, что вы бросали друг на друга совершенно одинаковые взгляды – но только когда другой смотрит в сторону. – Вид у нее был мечтательный. – Матери всегда замечают подобные вещи. Возможно даже, я заметила это раньше, чем вы сами. Исподтишка я наблюдала за вами и надеялась, что рано или поздно вы поладите. Но увы, – она вздохнула, – мои надежды не оправдались. Все вышло иначе. Элиас уехал в Лондон. – Алена, явно колеблясь, взглянула на меня. – Между вами тогда что-то произошло, верно?

Я смотрела на нее во все глаза и, кажется, побелела как мел.

Сперва Алекс, затем отец, а теперь еще и Алена! Очевидно, тайна, которую я ревностно оберегала много лет, не такая уж и тайна для окружающих. Какая же я глупая… Думала, что могу кого-то обмануть.

От горьких воспоминаний старые раны вскрылись и закровоточили не хуже новых.

Я разглядывала свои ладони.

– Не понимаю, о чем ты, – пробормотала я.

– Эмили, Эмили, – со вздохом проговорила Алена, – я же все-таки не полная дура. Конечно, иногда не поймешь, что творится у тебя или у Элиаса в голове. Вот Алекс – абсолютная противоположность: у нее что на уме, то и на языке. Порой это, конечно, напрягает, но иногда не может не радовать. Мне никогда не приходится ломать голову, что с ней. Я всегда знаю, что она думает и чувствует. Но ты и Элиас… – Она покачала головой. – Вы совсем другие. Никого не пускаете в свой мир. Из вас насилу что-то вытянешь, да и то – когда уже поздно.

Мне стало дурно. Я бы с удовольствием выкрутила громкость радио на максимум, только бы оно заглушило голос Алены.

– Я говорю о том, что с годами научилась по косвенным признакам определять, все ли с вами в порядке. А что еще остается, если дети сами ни о чем не рассказывают? Приходится полагаться на свои ощущения. И они меня редко обманывают.

Она замолчала, глядя вдаль.

– Когда Элиас нежданно-негаданно объявился на пороге под Рождество, – продолжала она, – я сразу заметила, что с ним что-то не так. Он отмахнулся: дескать, на него столько всего навалилось, стресс и так далее. Но материнское чутье подсказывало мне, что это не совсем правда. Несколько часов спустя появилась ты, Эмили. Это было словно дежавю. Я смотрела на него, смотрела на тебя – и мне стало ясно, что тут замешаны какие-то любовные страдания. Взгляды, которые вы бросали друг на друга, не оставили никаких сомнений в том, кто главные действующие лица этой драмы.

Стало быть, она знала. И когда она настаивала, чтобы Элиас придвинул поближе ко мне стул, передал мне котенка и сфотографировался со мной на память – все это было не случайно.

Я почувствовала себя ничтожеством. Окружающие видят меня насквозь. Фасад, который я так старательно выстраивала, осыпался на глазах. Глупая маленькая Эмили.

– Алена, – сказала я и закашлялась, надеясь скрыть дрожь в голосе, – ты… ты ошибаешься. Ты все неправильно поняла.

Машина начала притормаживать. Я огляделась: надо же, я и не заметила, как мы доехали. Алена припарковалась перед зданием вокзала, заглушила двигатель и отстегнула ремень безопасности.

Зачем она уверяет меня, что Элиас тоже страдает от любви? Неужели она не понимает, что вселяет ложные надежды? В душе поднялся вихрь самых разнородных чувств, у меня перехватило горло. Мне хотелось как можно скорее выбраться из машины наружу.

– А я смотрю на тебя и думаю, что попала в яблочко, – тихо проговорила Алена.

Это был удар под дых. Я потерпела очередное фиаско. Теперь, что бы я ни сделала, что бы я ни сказала, она не расстанется со своими подозрениями. Все рушилось – негде больше искать защиты, нечего надеяться на спасение, нет смысла изображать, какая я сильная. Я чувствовала, как по щекам потекло что-то горячее. Все произошло само собой, слезы полились ручьем. Когда я это осознала, было уже поздно. Я спрятала лицо в ладонях и всхлипнула, чувствуя себя жалкой и никчемной.

Рядом скрипнула кожа водительского сиденья, и я почувствовала, что Алена обняла меня. Я отпрянула, пытаясь вывернуться из ее объятий, но она не отпустила меня, а наоборот, притянула к себе. Уронив голову ей на плечо, я тихо плакала. Ее рука непрерывно гладила меня по спине.

– Детка, – прошептала она, – что между вами произошло?

Я всхлипнула и ничего не ответила.

– Все настолько плохо? – спросила она.

Я кивнула. Она обняла меня крепче.

– Ты не хочешь об этом говорить, да?

Я покачала головой. Как я могу говорить об этом с его матерью? Она тяжело вздохнула, продолжая гладить меня по спине. Потом осторожно поцеловала меня в макушку и пристроила сверху подбородок. В ее объятиях я хотя бы ненадолго почувствовала, что не одна тащу всю непомерную тяжесть своего горя. Бог знает почему, но мне действительно стало лучше.