– Ты совсем рехнулся? – поинтересовалась я. – Да я ни за что на свете не приму от тебя подарок!

– Ты… ты даже не хочешь взглянуть? Я уверен, тебе понравится.

Но я уже не контролировала себя.

– Элиас, к чему этот бред? Чего ты добиваешься? Сейчас вынешь из кармана презерватив и покатишься со смеху? Ты считаешь, это остроумно?

– Эмили! – Он застыл от изумления. – Какие глупости! Как тебе это только в голову пришло?..

– Ты серьезно?

Он замолчал.

– Знаешь что, Элиас? Мне совершенно все равно, что ты собираешься мне подарить. Я никакого подарка не хочу. И знаешь, почему? Потому что это подарок от тебя! Хоть «Мустанг» предлагай – мне этого сто лет не надо.

Он вынул руку из кармана. Пусто.

– Значит, вот как? – пробормотал он, не поднимая головы.

У меня было тяжело на душе. Как он смотрел на меня, сидя в кресле, как теперь расстраивается… Разве можно так притворяться?

Гнетущая тишина.

Мне казалось, что воздух вокруг сгустился и давит, давит, давит. Он стал таким плотным, что я не могла дышать. Я снова сделала шаг влево и попыталась прорваться к лестнице. Долю секунды я даже надеялась, что на этот раз у меня получится. Но тут Элиас положил руки мне на плечи и остановил. В отчаянии я сбросила его руки.

– Тебе это доставляет удовольствие? – прошипела я, пытаясь сдержать слезы.

– Удовольствие? Ты серьезно спрашиваешь, доставляет ли мне удовольствие удерживать тебя силой, потому что добровольно ты и двух секунд не можешь пробыть рядом со мной?

– На то есть причина! Ты сам во всем виноват!

– Да, знаю! – ответил он. – Каждый день, пропади он пропадом, каждую ночь, будь она проклята, я об этом думаю. Каждую минуту! И мне очень больно. Так больно, что словами не передать. Я бы сделал что угодно – понимаешь, что угодно, – чтобы повернуть время вспять. Но это невозможно! Я попросил прощения и подробно тебе все объяснил. Больше я ничего не могу сделать! И потому пытался привыкнуть к мысли, что ты, несмотря ни на что, не хочешь меня прощать и я потерял тебя навсегда.

Я нахмурилась. О чем это он?

– Но сегодня вечером я наконец-то увидел тебя, – продолжал он, глядя в пол. – И судя по твоему поведению, Эмили, все далеко не так однозначно. Ты даже смотреть на меня не можешь. И я подумал, может, нам стоит еще раз поговорить. – В его голосе зазвучала горечь. – Но, наверное, я ошибся.

Что он имел в виду, когда сказал: «Я подробно тебе все объяснил»? Ту жалкую сцену на лестнице? Когда он признался, что вступил со мной в переписку под вымышленным именем лишь для того, чтобы разузнать обо мне побольше? По его мнению, этого достаточно, чтобы я его простила?

– Ты называешь это объяснением? – спросила я. – Да это курам на смех!

Он застыл, разглядывая меня в темноте. Я понятия не имела, что с ним, но чувствовала: что-то изменилось. Он разглядывал меня долго. Очень долго.

– Так, значит, курам на смех, – повторил он шепотом, так что я едва расслышала. – Ну, раз так, – он сглотнул, – я надеюсь, ты хорошо посмеялась.

Его голос был так тих и мрачен, что по спине у меня побежали мурашки.

Я оскорбила его? Обидела? Чем же?

Но я успела только пролепетать растерянно: «Что?..» Он вихрем промчался мимо, а я осталась стоять. Ни разу не обернувшись, он вихрем пролетел по коридору и исчез в своей комнате. Я смотрела ему вслед, раскрыв рот.

Что это сейчас такое было?

Бог знает почему – я сама не могла объяснить себе этот порыв, – на меня накатило желание броситься за ним. Я даже сделала шаг вперед, но замешкалась. Почему у меня такое чувство, будто я сделала что-то плохое? Ведь все ровно наоборот: это он меня обманул.

А может, он просто выделывается, желая сбить меня с толку? Лишь бы повыносить мне мозг?

Однако я чувствовала, что все не так просто. Кажется, ему и правда плохо. Но почему?

Мир словно перевернулся с ног на голову: я стояла и мучительно размышляла, не причинила ли Элиасу боль. Я сама себя не понимала. И его не понимала. Честно говоря, я вообще ничего не понимала.

В полной растерянности я смотрела на дверь его комнаты.

– Эмили? – позвала снизу мама. Я вздрогнула.

– Я здесь, – нехотя откликнулась я и подошла к лестнице, чтобы узнать, чего ей от меня нужно. Она стояла у подножия лестницы и смотрела наверх. Инго маячил за ее спиной: подавал куртку.

– Мы уходим, дорогая. Метель разбушевалась. Ты идешь?

Я опять бросила взгляд на дверь в комнату Элиаса. Целый вечер я дожидалась этих слов, маялась и мучилась – и вот мое желание наконец-то сбылось. Но странно, облегчения не наступило. Казалось, что уйти сейчас будет неправильно.

Я не могла оторвать взгляд от его двери. Словно за ней – начало или конец мира.

– Эмили! – снова позвала мать.

Я опять глянула вниз, и опять на дверь.

С другой стороны: чего я переживаю?

Что я такого обидного сказала?

Я сделала шаг вперед, и снова назад. Будто перед дверью высился невидимый порог, не меньше метра высотой, перелезть через который не было никакой возможности.

– Эмили! – теперь звал отец.

– Да, иду-иду! – крикнула я.

В смятении я шагнула к лестнице и стала спускаться, ступенька за ступенькой. И хозяева, и гости толпились в холле. Я зашла в гостиную, собрала свои подарки и попрощалась с Лигейей, которая свернулась клубочком на кресле.

– Не расстраивайся завтра утром, – шепнула я ей. – Алена и Инго будут любить тебя.

Поцеловав маленькую головку, я помедлила и зарылась носом в ее мягкую шерстку.

– Всего хорошего, малышка, – сказала я и вернулась в холл. Там меня ждало еще одно прощание, куда более масштабное. Украдкой я все посматривала наверх, надеясь, что увижу на лестнице Элиаса. Но он так и не появился.

Заключая меня в объятия, Алекс шепнула, что завтра, в первый день рождественских каникул, приглашена на ужин к родителям Себастьяна. И ужасно нервничает. Я постаралась успокоить ее, а про себя пожелала, чтобы будущие свекор со свекровью приняли ее так же сердечно, как Алена и Инго – Себастьяна.

– Потом расскажешь, как все прошло, – сказала я.

– Расскажу. Но что-нибудь обязательно пойдет не так. Сердцем чую.

– Не стал бы вас прерывать, – сказал отец, распахивая дверь и жестом приглашая нас на улицу. – Но как видите, погода становится только хуже.

Ледяной ветер ворвался в дом, в нем кружились снежинки. Мы вышли на крыльцо, и Алена, стоя в дверях, крикнула моей матери, чтобы та позвонила, когда мы доберемся до дома.

Дороги покрывал слой снега толщиной в несколько сантиметров, и отец не разгонялся больше сорока километров в час. Я всю дорогу молчала, глядя в окно и погрузившись в свои мысли.