Я отстаю на несколько шагов и следую за небольшой группой в долину шириной в две дорожные полосы между холмами металлолома. Лом не похож на то, что я видел на свалках за многие годы: уродливый, скрученный, гнутый, он наводит на мысли о переломанных костях. Я присматриваюсь получше и понимаю, что металлический лабиринт – на деле груда рам велосипедов и мотоциклов, с которых сняли шины, цепи и двигатели. Стальные, ржавые, гнутые и костлявые, они лежат поверх металла, порожденного первой волной китайской культуры потребления, а теперь отправленного в отходы. Из колючей массы торчат куски непонятных металлических листов, каркасы, строительные леса, металлический шкаф, несколько вывесок, множество пружин, топливные баки, случайная цепь от велосипеда и даже несколько автомобильных дверей. Но меня волнуют именно голые рамы мотоциклов. В США никто не стал бы с ними заморачиваться. Такая работа слишком дорого стоит. Я удивляюсь: ведь тогда то же самое можно делать и с автомобилями? Зачем тогда вообще шредер?

Ко мне поворачивается Фрэнк.

– Они планируют импортировать американские машины и начать резать еще и их.

– Американские машины?

– Китайских еще не хватает.

Мы выходим из-за кучи, и над нами нависает шредер высотой в три этажа. Под натриевыми лампами трудятся два оранжевых крана: берут когтеобразными захватами рамы мотоциклов и добавляют их в смесь, двигающуюся вверх по конвейеру.

– Меня слегка удивило, что люди обдирают мотоциклы, – говорю я Фрэнку. – Это же дороговато.

– Никто не стал бы этого делать, если бы это не приносило деньги, – уверяет он.

Теперь мы стоим у основания шредера. Я смотрю вверх, где находится та самая «Идея» Алтона Ньюэлла – подающий ролик, скрытый за стальным щитом, и гигантская цепь, его вращающая. Это не случайно: он произведен подразделением Texas Shredder компании Metso Lindemann, а оно было создано людьми, напрямую связанными с Алтоном Ньюэллом и его изобретениями. Знакомый звук измельчаемого металла – скрежет и хруст – громок, но не ошеломляет. Каким-то образом ночь поглощает почти все.

Мы взбираемся по лестнице с тыльной стороны этого монстра на 4 тыс. лошадиных сил и останавливаемся на площадке, где двое рабочих наблюдают, как измельченные куски металла идут по двум конвейерам. Я оглядываюсь на корпус шредера, где качаются молоты, но вижу только сталь и пар. В противоположном направлении лежит гигантская груда дробленой стали.

– Куда это идет? – спрашиваю я Фрэнка.

Он называет гигантскую государственную компанию из Северного Китая, которая изготавливает стальные конструкции, используемые в строительстве. Пока в Китае продолжается строительный бум, сохраняется и спрос на стальной лом, который плавят в печах и получают трубы, балки и двери. «Погрузят на баржи и отправят до самого места назначения», – добавляет Фрэнк.

Внезапно у меня кружится голова, и я делаю шаг от конвейера. В первый раз за пять (наверное) минут я вспоминаю, что выпил и неблагоразумно лазать вокруг шредера или конвейера, если ты не в состоянии пройти тест на алкоголь. Если бы мой редактор из Scrap (который ведет колонку по технике безопасности на свалках металлолома) знал об этом, он пришел бы в ярость. Смотрю на часы: почти час ночи.

– Адам!

Фрэнк, который явно лучше меня справляется с выпитым, машет мне рукой с лестницы, и я следую за ним по ступеням, ведущим в кабину управления на верхушке шредера. От усилий меня мутит, но я не могу позволить себе тошноту: мы в крошечном помещении, и оно переполнено.

Большое окно смотрит на перепутанные рамы мотоциклов, падающие в шредер. Перед ним на приподнятой платформе, обеспечивающей обзор, сидит человек в возрасте слегка за 30. Его кресло напоминает мне кресло капитана на палубе звездолета «Энтерпрайз». С помощью двух джойстиков он контролирует поток лома, бросая взгляд то на конвейер, то на монитор, который рисует ему подробную картину происходящего внутри машины. В темноте это выглядит вполне фантастически, словно я заглядываю в будущее.

Мои глаза прикованы к потоку металла, поднимающемуся с бетонного двора, быстро пробегающему мимо окна, а затем попадающему в чрево, откуда исходит только пар. Далее я вижу отдаленные очертания дороги и идеальные уличные фонари Ляньюньгана. К югу отсюда, в одном городе на реке Янцзы, находится один из крупнейших в мире измельчителей металла. Его построил и установил Скотт Ньюэлл, сын Алтона Ньюэлла, и он – я проверял – тоже работает по ночам, а его молоты дробят всю сталь, которая больше не нужна горожанам среднего класса из близлежащего Шанхая. Это далеко от Техаса, далеко от издольщины. Однако вряд ли Алтон Ньюэлл удивился бы хоть чему-то из того, что я вижу. В конце концов, дробить автомобиль в шредере определенно лучше, чем делать то же самое десять часов подряд с киркой в руках. Просто спросите того парня в кресле с джойстиками в руках, что бы предпочел он.

Начало августа 2010 года. Я еду на метро на север Шанхая, у меня в руках прозрачный пластиковый пакет с пятью старыми сотовыми телефонами – я хочу продать их на рынке подержанной электроники. Motorola валялась в ящике стола с 2004 года, Nokia лежала под кучей бумаг на пианино с начала 2009-го (как мне кажется). В Соединенных Штатах подобный хлам неприемлем для культуры, ориентированной (как и я сам) на новые версии товаров. Для людей, беспокоящихся об экологии, это гораздо хуже: «электронные отходы» – универсальный термин для старых электронных устройств, которые никому больше не нужны.

Однако здесь, в Китае, мои старые телефоны – вовсе не электронные отходы. Это недорогие средства обеспечения беспроводной связи для сотен миллионов людей, которые не могут или не хотят платить за новый телефон.

Во всяком случае, именно таково мое мнение в августе 2010 года.

Пересекаю улицу и подхожу к длинному двухэтажному зданию, где занимаются подержанной электроникой. Оно увешано слегка устаревшими плакатами на темы компьютерной техники, а перед ним раскинулись прилавки, где лохматые молодые люди продают изношенные настольные компьютеры и мониторы. На входных проемах нет дверей: вместо них висят длинные пластиковые полосы, с помощью таких поддерживают холод в помещениях на мясокомбинатах.

Потолки внутри низкие, а ряды люминесцентных ламп тянутся во всю длину помещения. В стеклянных витринах лежат жесткие диски, дисководы для CD-ROM, клавиатуры, память и материнские платы; поверх них ноутбуки – бывшие в употреблении, подновленные или полностью отремонтированные, их экраны закрыты пластиком для защиты от пыли. Все грязноватое, жалкое и сильно похоже на американскую комиссионку. Но не смотрите на атмосферу, главное тут – цена: всего за $75 вы можете вернуться домой с ноутбуком, на котором работает веб-браузер и Word.

Тут мало людей старше 30. Почти все на вид студенты или моложе; они ведут негромкие разговоры друг с другом, а их лица озабочены потенциальными расходами. Я бы тоже пришел сюда, если бы мне был нужен компьютер, когда с деньгами туго.