грудной клетки. Она хорошо справлялась с этой задачей. Я слышал, как концы сломанных ребер терлись друг о друга, и этот звук помогал мне сосредоточиться. У спецназовцев есть поговорка: «Если ты проходишь через ад, двигайся вперед».

«Я должен сейчас же вскрыть ее грудную клетку», – сказал я медсестрам достаточно громко, чтобы снова привлечь внимание анестезиолога. Он просто смотрел на меня, не возражая. Я хотел провести по грудине пилой, как делал во время всех операций на сердце, но ее, как я уже сказал, не оказалось в отделении. Из доступных инструментов у меня был старомодный набор для вскрытия грудной клетки, поэтому я выбрал разрез типа «раскладушка». Чтобы увеличить шансы на перезапуск сердца, мне нужно было в буквальном смысле взять его в руки. Прямой массаж сердца гораздо более эффективен – он позволяет ввести препараты непосредственно в левый желудочек. Кроме того, благодаря пальпации я чувствую мышечный тонус и понимаю, когда пустить разряд. Все это делается инстинктивно. Я только что извлек ребенка из матки, и это выходило за рамки моей специализации, но операции на сердце были моей рутинной работой.

Начав делать поперечный разрез под грудью, я впервые услышал плач младенца. От него исходил мощнейший посыл. Мотивация приобрела невероятные масштабы. По оживленному щебетанию у себя за спиной я понял, что это была девочка. Не хотел поворачиваться, чтобы не увидеть ее без матери в день ее рождения.

– С днем рождения, мышонок, – пробормотал я.

К тому моменту я уже весь обливался потом. Сделав разрезы между ребрами с каждой стороны грудины, я просунул пальцы в обе части грудной полости. Как и ожидалось, пенистая кровь и воздух выходили, пока я делал туннель между двумя полостями, а затем прорубал кость с помощью хирургического долота. Когда я расширил щель металлическим ретрактором, создалась та самая «раскладушка», которая охватывала обе стороны грудной полости и обнажала перикард. Сердце было нетронутым. Пули его не задели. Насколько я мог видеть, они пересекли грудную стенку и губчатое легкое, но крупные кровеносные сосуды были целы. Счастливица.

Вскрыв перикард сверху вниз, я взял в руку желудочки и использовал свой кулак как насос до тех пор, пока мне не удалось запустить их работу.

Сжимая мышцу в ладони, я инстинктивно чувствую ее готовность к электрическому разряду и наполненность сердца кровью. Сердце пациентки до сих пор было пустым. Ей требовалось переливание большего количества крови, и теперь, когда ребенок был извлечен, пришло время вколоть адреналин. Я действительно не хотел сжимать бедный орган дольше, чем это было необходимо. Секундного снижения концентрации внимания было достаточно, чтобы палец оказался в сердечных камерах. После этого события реанимационные мероприятия обычно заканчиваются.

Шприц, наполненный надеждой, ждал. Поднеся извивающуюся мышцу к себе через разрез, я ввел иглу в верхушку левого желудочка и вколол стимулятор. После пары ручных сжатий адреналин попал в коронарные артерии. Реакция на гормон была мгновенной. Я будто бы подлил бензин в огонь. Желудочки напряглись и сердито сжались. Пришло время электрического разряда. Бац!

Всего 20 джоулей оказалось достаточно, чтобы остановить фибрилляцию и позволить сердцу снова биться в нормальном ритме. Я бросил сердце, словно горячую картофелину, когда энергичные волны давления появились на экране. Они выглядели вполне неплохо. Сердце будто находилось на взлетно-посадочной полосе, намереваясь снова взлететь. Даже ярко-красная кровь, начавшая течь из краев раны, была хорошим знаком.

До того момента я не видел ничего, что указывало бы на смертельную опасность ран. Низкоскоростная пуля повредила нежную печень и оба легких, но у пациентки не было кровотечения, которое было бы трудно контролировать. Я также не чувствовал запаха перфорированного кишечника, который грозил инфекцией. Проблема заключалась в биохимии, а не пулевых ранениях, и кабинка отделения неотложной помощи была неподходящим местом, чтобы завершить операцию. Мне требовались стерильная среда, яркий свет и подходящие хирургические инструменты.

Эта спасательная операция в стиле Хита Робинсона, проведенная мной в костюмных брюках и хирургическом халате, сохранила жизнь матери и ребенку, но теперь они заслуживали большего. Пот успел насквозь пропитать мою рубашку. Моим прощальным подарком стало тщательное наложение швов на пулевые ранения в легких, что сократило кровотечение до тонкой струйки. Затем я положил сухие тампоны на отверстия в печени. Зашивать печень сложно – свертывание крови справляется с остановкой кровотечения лучше.

Естественно, вокруг кабинки собралась целая толпа, и на многих из них были хирургические костюмы. Некоторые занимались раненой новорожденной девочкой. Часть собравшихся были членами дежурной хирургической бригады и присутствовали на моей лекции, но пришли сюда, так как их попросили помочь. Я почувствовал, что настало время передать пациентку им. Мать нужно было отвезти в операционную, где акушеры удалили бы остатки плаценты и сшили матку. Леонор могла зашить огромное отверстие, а измученному анестезиологу следовало передать дела сменщику и восстановиться после нервного срыва.

Молодые люди живучие. Я чувствовал, что мать и ребенок справятся. Сделав шаг назад, я сказал своей прекрасной ассистентке: «Вы смените меня, Леонор? Мне пора, у меня самолет. Я оставлю вам номер мобильного и буду признателен, если вы сообщите мне, чем все закончилось». Она встревоженно посмотрела на меня. Казалось, она хотела сказать: «Вы, наверное, шутите!» Но я не шутил. Мне давно нужно было выехать в аэропорт. Я провел в Южной Америке 2 недели и с нетерпением ждал возвращения домой, однако из-за волнения потерял счет времени.

Boeing 747 авиакомпании British Airways, который должен был вылететь в 18:50, ждал на бетонированной площадке. На мое имя было забронировано место в бизнес-классе. Однако возникла загвоздка: проливной дождь поставил на паузу жизнь на окраинах большого города. Что еще хуже, тропический поток затопил тоннель, ведущий к аэропорту, и теперь никто не мог по нему проехать. Даже если бы я выехал заранее, я бы просто оказался в многокилометровой пробке, которая дотянулась с самого центра города. Мне нужно было регистрироваться на рейс, а я еще был в больнице.

Один из сообразительных коллег Леонор предложил мне помощь. Его семья жила у аэропорта, поэтому он знал непопулярные дороги через фавелы и собирался сделать все возможное, чтобы доставить меня на место. Выезжать требовалось как можно скорее. Что я сказал на прощание? «Спасибо за помощь, Леонор. Позаботьтесь о них обоих. Уверен, из вас получится прекрасный кардиохирург». Уходя, я взглянул на младенца. Нога девочки ниже колена была раздроблена пулей. Стопа была фиолетовой, и я испугался, что кровоснабжение было нарушено. Правда, меня это уже не касалось. По крайней мере, девочка была жива и громко плакала.

Путь в