– Почему вы не удостоверились в том, что она мертва? – впервые подал голос следователь.

Саша растерянно посмотрел на Северного. Всеволод Алексеевич хранил молчание.

– Она выглядела как мёртвая. И… И к тому же она была голая, а она всё-таки…

– И что вы сделали?

– Тут же позвонил Леониду Николаевичу.

– И вот тут самое время задать вопрос в основном тебе, – обратился Северный к следователю. – Почему ни ты, никто из опергруппы вообще, не опросили Александра подробно на предмет того, почему, как и когда он оказался в особняке? Потому что все мы мыслим чаще всего стереотипами. Раз и хозяин, и охранник в особняке – то и вызвал охранника сам босс. Именно в такой последовательности. Учитывая, что, когда вы подъехали, я уже констатировал ненасильственность смерти, то и тратить лишнее время и силы, а также мыслительную энергию – вроде как уже ни к чему. Вот будь Настя Корсакова холодным оружием истыкана или огнестрелом продырявлена, то и ты, и твои орлы ни с одного находящегося в доме гражданина не слезли бы, пока не раскрутили последовательность действий каждого. А тут – чего думать? – всё ясно. Вот и Саше стало ясно, что блондинка в ванне мертва. И он был недалёк от истины. Если жизнь в ней ещё и тлела – плюс-минус с поправкой на почти горячую воду и температуру в помещении, – то вряд ли бы её хоть кто-то, кроме непосредственно Иисуса, мог бы исцелить. Но Иисусу всё никак не визируют второе пришествие, потому блондинка в ванне скончалась ещё до приезда отца. Не говоря уже обо мне. И я тоже принял на веру, что сперва в особняке появились муж и отец, и только потом – охранник. Это, собственно, и следовало из рассказов Плотникова и Корсакова. Но последний уже давно прислугу и охрану за людей не считает, а первый быстро этому научился. Охранники же вообще народ немногословный – пока прямого вопроса не задашь, никакого ответа не получишь. Всех ввели в заблуждение стереотипы. – Северный снова обратился к охраннику: – Саша, вы ещё раз позвонили Леониду Николаевичу – и что сказали?

– Сказал, что Настя у себя в ванне, всё вокруг в крови. И она, похоже, мёртвая.

– Что он вам ответил? Пожалуйста, как можно ближе к оригинальному тексту.

– Он сказал: «Звони куда следует, я еду!»

Корсаков недолюбливал нашу доблестную милицию-полицию. То ли в связи с собственным анамнезом, то ли из общих соображений, не важно. Саша это знал. Любой охранник – всегда невольный свидетель жизни хозяина. Застольных разговоров и разнообразных прецедентов. Поэтому когда, месяца три-четыре назад, Корсаков дал Саше мой телефон со словами, мол, если вдруг что – криминал или попытка – звони сначала ему, а потом уже в «Скорую», милицию и прочее, он не был удивлён. Я всё верно излагаю, Саша?

Бывший охранник в ответ молча кивнул.

– Корсаков, разумеется, имел в виду себя, бизнес, но никак не свою дочь. Но Саша распоряжения босса не только не обсуждал, но даже ни мгновения над ними не размышлял. Потому и позвонил мне. После Саши в особняке появился Олег, муж Насти, и моментально побежал наверх. Буквально через пару минут внёсся и Леонид Николаевич. И Саша ему тут же сообщил, что вызвал того самого Северного, как и было велено на соответствующий случай. Человека с репутацией на предмет мертвецов и лучшими рекомендациями от оставшихся в живых. Саша так витиевато не выражался, я утрирую, но суть вашего доклада была такова, не правда ли?.. Спасибо. Господин Корсаков своего телохранителя и бойца по всяким поручениям за таковую инициативу вовсе не похвалил. Но резко выругался и нахмурился. Странная реакция, да? Ну, вызвал охранник судмедэксперта, проявил инициативу. И что? Всё равно тут будет судмедэксперт. Не Северный, так другой. Но Северный же лучше? Чего же над телом дочери материться? Но Саша этому не придал особого значения, по-человечески рассудив, что не самое удачное время для мелких обид. И уточнил, стоит ли уже вызывать милицию. На что Леонид Николаевич зло и как-то себе под нос пробормотал: «Послушаем, что скажет этот хвалёный Северный, а потом уж…» В это время сверху спустился Олег Плотников, Настин муж, и был не так уж чтобы слишком безутешен, каковым он был уже при мне, а как-то, как сформулировал мне Саша во время нашей в понедельник состоявшейся приватной беседы, – «скорее озадачен».

Хмурый и злой Корсаков хватает озадаченного Плотникова и тащит его на кухню. Хлопает дверью – и наш свидетель более ничего не слышит. Так что Саша просто сидел на диване в холле. Пока не подоспел я. Не кажется ли всё это странным? Отец не кидается сразу к дочери. Любимый и любящий муж, позже бьющийся в конвульсиях на диване, спускается вниз не в слезах и соплях, не падает в обморок прямо там, его даже не выворачивает, в отличие от всё того же охранника, бывшего покойной совершенно посторонним человеком. Разумеется, люди очень по-разному реагируют на смерть близких. Кто-то бьётся головой об стену, кусает губы до крови, заламывает руки – причём не в фигуральном, а в буквальном смысле. Кто-то замирает, оглушённый, и некоторое время живёт как сомнамбула. Кто-то разводит кипучую деятельность, таким образом справляясь с горем. У меня есть некоторый опыт наблюдения за поведением родных и близких усопших. Некоторый двадцатипятилетний опыт. Потому могу точно сказать, что озадаченность ни разу ещё не свидетельствовала о настоящем, истинном горе или шоке. Озадаченность – реакция ментальная на изменение некой предполагаемой схемы. Малыш, сумевший засунуть мамину шпильку в розетку, – ошарашен. Оглушён. Обожжён. Стукнут болью. Но малыш, не сумевший засунуть мамину шпильку в розетку, – озадачен. Ему не больно. Он просто не понимает. Вот дырка, вот шпилька. Отчего не засовывается? Вот что такое озадаченность. Олег был озадачен. Со слов Саши, разумеется.

А тогда я застал то, что застал. И несмотря на ситуацию – точнее сказать: именно смотря на колоссальный опыт наблюдения за поведением человечьего стада в подобных ситуациях, – я насторожился. Насторожила дверь в ванную. Охранник пришёл – закрыта. Муж появился – всё равно дверь осталась закрыта. Он не выбежал в панике, как утверждал, не помня ничего. Как поступил бы действительно слабый человек, узревший труп жены. Он, весь такой нервный, не забыл закрыть дверь «как было». Почему? И почему он переодевался? Насторожила и нарочитая театральность супруга. Он вёл себя как бездарный актёр, не слишком утруждавший себя репетициями перед премьерой. Или просто времени на репетиции не было. На гениальный экспромт мало кто способен. И к тому же так любимых жён не оплакивают. Мужчины склонны оплакивать любимых женщин в одиночестве, набравшись под завязку и воя на луну. Насторожил внезапный обморок Корсакова, после того как я предъявил ему внучку, обнаруженную в коробке из-под обуви. Это был даже не обморок в классическом, обывательском смысле, а скорее поведенческий коллапс. Резкий выброс катехоламинов и адреналина в ответ на опасность. Что называется «лишиться чувств» можно и от радости, от счастья, в конце концов – даже от оргазма. Если только ты женщина. Мужчины же склонны лишь к кратковременной потере ориентации в изменившейся ситуации. Сильный мужик быстро приходит в себя. Но что делает быстро пришедший в себя сильный мужик? Он вырывает свою плоть и кровь из рук спасителя, прижимает к себе… Крайний вариант, не спорю. Но хотя бы подойти, посмотреть, проявить интерес и внимание. Но – нет. Внучка Корсакова так и остаётся примотанной к груди вашего покорного слуги вплоть до самой передачи её из рук в руки хранителям из племени неонатологов, унесших её пусть не со святым, но опытным водителем под своды реанимации новорождённых. Всё насквозь было как-то фальшиво и пестрило поведенческими несоответствиями.