квартиру продать, даже договорился с маклером о цене, но в последний момент передумал.

А потом… через много-много лет странной жизни, жизни туриста, сибарита, наблюдателя, когда глаза насытились экзотическими красотами, нос устал от пряных ароматов, а тело изнемогло от наслаждений… начал вспоминать свою жизнь до отъезда… вспоминать мужчин и женщин, которых знал и любил в городе, давшем мне когда-то пристанище.

Думал о них и по дороге домой.

Перебирал как четки лица, тела, события, сцены. Качаясь в заполненных пестрым людом перуанских поездах, борясь с тошнотой в неудобном автобусе, поднимающемся и спускающемся по бесконечным серпантинам боливийских Анд… и падая в воздушные ямы вместе с самолетом местных авиалиний Аргентины.

Полет из Буэнос-Айреса во Франкфурт проспал мертвым сном без сновидений.

Впрочем, перед тем, как проснуться, неожиданно увидел первую леди Америки Меланью Трамп. На арене цирка. Она очаровательно улыбнулась и скинула платье… послала мне воздушный поцелуй. А я достал толстый кнут и громко им щелкнул. Меланья заржала и побежала по кругу. Хорошенькая белая лошадка. С золотыми колокольчиками на гриве. Публика бешено зааплодировала.

Два последних, «длинных» рассказа – «Человек в котелке» и «Яхта Сиракузы» это первая и вторая части трехчастной повести. Третья часть существует пока только в замыслах. Рабочее название – «Темная фигура в углу».

Процитирую несколько пассажей из послесловия к «Человеку в котелке».

Сейчас, как известно, многое стало, неожиданно для всех – «гибридным». Гибридная война, гибридные факты, гибридная жизнь. Вот и эта моя повесть – очевидно гибридная.

Раньше я писал тексты, которые можно было условно причислить к одной из двух категорий: к эссе или рассказам. Повесть «Человек в котелке» – гибрид эссе и рассказа.

В эссе я фиксировал мой индивидуальный опыт восприятия картин, графики, литературы. «Восприятие» картины или ее «интерпретация» – означали для меня вхождение в картину и жизнь в ней. Как в своеобразном кино. Декорация была застывшей, но я был подвижен, легок. Я был человеком. Наблюдателем или действующим лицом. Или мизансценой. Или лучиком света. Или предметом. Идеей. Контрверсией. Не важно. Застывшая поначалу картина оживала, начинала вибрировать, дышать, петь, медленно изменяться.

В моих рассказах, как в текстовых картинах или в текстовом кино, действуют, думают, живут – мои литературные герои. Я в них – невидим и неслышим… помогаю им раскрепоститься… и потихоньку фиксирую в тексте их опыт. Пропускаю коллизии, происходящие с ними, их мысли и чувства сквозь игольное ушко. Тяну нити, плету текст.

В гибридной повести-эссе мне хотелось одновременно показать злоключения моего героя и поговорить о картинах бельгийского художника Поля Дельво. «Прямые» разговоры о картинах – давно мне осточертели. «Прямое» описаний действий и мыслей героя – тоже. Поэтому я послал моего героя в картины Дельво. Пусть себе кувыркается.

Повествование в повести ведется от лица князя Генри, попавшего после сомнительных приключений в таинственный Замок (в первой редакции текста он говорит о нем так: «А замок… что это? Особая зона, узел, портал. Машина, производящая мнимости… Замок – это то, что ты всю жизнь ждал, предвидел, предчувствовал. Это осуществление твоей юношеской мечты. Живая сказка. Пусть и не доведенная до конца, половинчатая, прекрасная и жуткая. Кто же его построил? Никто. Ты сам. Он – твое порождение»).

Князь ошибается, что конечно простительно для фиктивного существа. Замок построил я, автор повести. Но некоторые его помещения и огромные павильоны создал Дельво. Для общественного пользования.

Сам Дельво руками и ногами отбрыкивался от всех попыток критиков трактовать его картины «литературно». И правильно делал. Любая словесная интерпретация живописи, любой, основанный на ней нарратив – сужение, упрощение. Вдобавок – обычно заполненное наукообразным мусором искусствоведа с апломбом. В моей повести-гибриде я не интерпретирую работы Дельво, а интерполирую их текстовым действием. Оживляю их. И мои литературные герои активно помогают мне в этом нелегком деле. Их мир и реальности Поля Дельво мешаются, сплавляются, продавливаются друг сквозь друга.

Зачем мне потребовался такой бутерброд, коллаж, декалькомания?

Отчасти для того, чтобы выразить мою признательность, восхищение перед работами покойного мастера. Первую репродукцию полотна Дельво «Фазы Луны I» я увидел в каталоге Музея Современного Искусства в Нью-Йорке, который мне привез из Америки мой дедушка в 1976 году. Эта картинка взволновала и потянула меня. Как женщина, в себя. Мне страшно захотелось покинуть реальность «развитого социализма» – и оказаться внутри этого, нового для меня, волшебного мира. Через двадцать лет, стоя перед оригиналом этой картины, я вновь почувствовал эйфорию… Еще раз нечто подобное я испытал в конце девяностых в музее Пегги Гуггенхайм в Венеции перед картиной Дельво «Утренняя заря». Так что благодарить Дельво мне есть за что. И я с удовольствием посвящаю мою повесть его памяти.

Но дело не только в благодарности.

Приятно, конечно, написать эссе в форме истории с превращениями в сюрреалистических декорациях. Сверхзадачей моего текста, однако, было – показать различные «листы» фатально расщепленной вселенной главного героя, репрезентанта общества удовольствий. Современного человека… родившегося на Западе еще до Второй Мировой Войны и существующего до сего дня. Разумеется, слегка мутировавшего. Для этого работы Дельво подходят как нельзя лучше…

Продолжение повести («Яхта Сиракузы»), никакого отношения к картинам Поля Дельво не имеет. Князь Генри отправляется в круиз по Средиземному морю на яхте герцога. Из-за морской болезни высаживается в итальянском городке Отранто. Знакомится там с сексапильной Матильдой и ее сыном. Посещает с ней собор со знаменитой средневековой мозаикой и выставку Бальтюса. Попадает в весьма неприятную историю.

Целый час я возился с веревками и, наконец, пыхтя, посасывая сломанный ноготь и проклиная весь мир, смог освободиться. Спустился на первый этаж и тут же заметил, что не только дежурная исчезла, но исчез и барьер, за которым она сидела. На фасаде здания не было вывески «Городская полиция Отранто». Здание было пустым и заброшенным.

Побрел в отель. По дороге заметил, что все кафе, рестораны и лавочки сувениров были закрыты. Некоторые – даже заколочены досками.

Пляж было не узнать – мелкая галька была сплошь покрыта слоем гниющих водорослей, среди которых поблескивали лужи мазута, в которых копошились несчастные полумертвые чайки. Маленькие яхты и лодочки исчезли из порта. Место их занял огромный ржавый полузатонувший танкер.

Море не мерцало под звездами, оно напоминало лужу грязи, в которой плавают использованные пластиковые пакеты и презервативы.

С трудом нашел здание, в котором еще сегодня утром и днем располагался отель Мирамар. В окнах его не горел свет, почерневшие стены потрескались, некоторые балконы обвалились.

В лобби горела свеча. Пошел на свет…

В Дополнении я пишу о своих рассказах и не только, не