— Так нет егеря, словно провалился.

— А откуда про людей знаешь? Ты их видел? — обратился к говорившему. — Задержали?

— Нет, их Винт видел. То есть не их, а ее…

— Ну и что?

— Винт повеситься хотел, из петли вытащили.

— Ну, значит допились… Пошли тогда на базу.

— Так ехать надо, босс, до базы далеко… А вы же вроде с гитарой уходили?

— Нет гитары больше, в огонь ушла.

— У богатых свои причуды, — проворчал охранник, закидывая АКМ за плечо. — В огонь, надо же! Она же деньжищ стоит… Коллекционная ведь!

Ростислав глянул на охранника исподлобья:

— Знаешь, почему ты никогда даже начальником охраны не станешь?

Бритый верзила вопросительно вскинул свои рыжие выгоревшие на солнце брови.

— Много говоришь.

Он вышел на край леса, глянул на солнце, ударившее светом в глаза.

— Ну, вот он, луч… Пойду, а что же будет дальше?

— Так там дальше машина, — охранник непонимающе уставился на босса. — Сюда было не проехать.

— Машина, — хмыкнул. — На велосипеды вас скоро пересажу, тупоголовые.

Ростислав нашел Винта у озера. Тот пил, не обращая внимания на суетившихся позади людей. На маленьком столике стояла полупустая бутылка водки и лежало нетронутое яблоко. Никто близко не подходил, зная его характер. А тем более напомнить о произошедшем… Ростислав подошел и налил себе в бокал.

— Что, Саша, крыша поехала? Чудишь?

Винт глянул на Ростислава и снова уставился на воду.

— Уже донесли? Ну, это к лучшему: объяснять меньше. Всё одно, наверное, каюк скоро придет, так лучше самому — не так обидно. Случилось со мной что-то, Ворон, только вот не знаю, что. Жить расхотелось. Тоска петлю мне надела… Сейчас думаю, что и правда крыша съехала.

— Мудрено говоришь, непонятно. Из-за бабы вешаться?

— И про это уже донесли опричники. Только баба ли это была?… Голос женский, а ее саму-то не видел. — Винт налил себе, выпил. — А голос молодой…

— Что она тебе сказала, что на такое решился? Или перебрал?

— Не знаю, Ворон. Она не говорила, плакала.

— Мало ли бабы плачут. Из-за каждой в петлю, по-твоему?

— Да не все просто… Этот плач меня на куски резать стал, по живому… Да ведь не улетел он в никуда, остался, теперь внутри где-то сидит. Сейчас его слышу. Словно отрава! Водкой не залить…

Винт потрогал забинтованное горло, снова потянулся к бутылке.

— Вот здесь я его услышал, у озера. Вода ночью голубым светом вдруг загорелась, и потом туман из озера поднялся, прямо из воды. Да не один я это видел, Васька-егерь не даст соврать.

— Так ищи теперь твоего егеря! Охрана говорит: слинял!

— Здесь он, в кладовой пьет… Вроде как заговариваться начал. А ты не веришь, что было?

— Что было? — закричал Ворон — Объясни!!!

— Как в Москве тогда в переходе.

— Вон оно как…

Ростислав не стал больше расспрашивать Винта. Знал он его еще с Афгана, где когда-то довелось послужить. Что произошло с ним сегодня ночью, ни в какие рамки не лезло. Боевой мужик, бывший офицер, закаленный боями, — и в петлю сам? Что-то здесь действительно произошло. Только вот что? А водка ни при чём. Знал он его и пьяного, и трезвого. Морду кому набить — это запросто, не заржавеет. Его и охрана всегда побаивалась, в струнку вытягивалась, словно в армии. А тут на тебе! — в петлю голову затолкал…

В кладовой базы, где стоял «Буран», закрытый чехлом, лыжи и всякий нужный и ненужный для охоты инвентарь, Ростислав не увидел сначала ничего. Со света и в темную кладовую — как из огня да в ледяную воду. Присмотрелся, увидел у стены ноги в кроссовках.

— А ну, Вася, выходи на божий свет! Рано ночевать, день только начинается.

— Страшно, Иваныч… — и с дрожью в голосе: — Это она за мной, видно, пришла.

— Кто «пришла»-то, Вася? Пить надо меньше!

— Если бы знал, что не придет больше, бросил!

— А ты, сдается, будто и раньше ее видел?

— Врать не стану, сейчас я ее не видел, но голос это ее. Я его на всю жизнь запомнил, как и отметину. Всю жизнь теперь на носу да губе носить. От нее ведь проклятия… Я-то ладно — виновен перед ней, так. А сынишку-то за что! С такой же отметиной родился, — заплакал, — будут в школе зайцем дразнить. Ну, а как? В деревне без прозвища не живут.

— А за что она тебя так?

— Дело прошлое, — замялся, зная, что Ростислав Иванович мужик правильный — по головке не погладит и за старый грех. — Силой хотели взять… Так она троих уделала.

— Силой, говоришь?… Ну, Вася, тогда за дело… А сейчас-то она где?

— Кто?

— Кто, кто? Да баба, что тебя порезала!

— Так она появилась, будто из ниоткуда, а потом исчезла в никуда.

— Ну, это только при белой горячке так бывает: из ниоткуда в никуда. Сам-то веришь?

— Порой не верю, а как рожи-то коснусь… — И опять егерь зашмыгал носом. — А теперь на сына посмотрю — верю.

— А вчера что было? Нажрались?

— Не пытай ты меня, Иваныч! Боюсь я… Место здесь гиблое.

— Сам придумал или научил кто?

— А мне врать нужды нет. Да вам и не соврешь, за вранье достанете…

— Правильно мыслишь! Давай выходи на свет — в обиду не дадим. Да и нет здесь никого. Выходи, Вася, чему быть, того… Сам знаешь.

Знал Вася! Как не знать — на своей шкуре все испытал. После того, как они исчезли из Буранова, много повидал он, чего и врагу бы не пожелал. Ну, так судьба сложилась. Не водился бы с Блином — может, все по-другому было. А теперь… Что винить кого-то, кроме себя? Некого.

Смотались они тогда из деревни: боялись суда да тюрьмы. Блин повез их в город на Оби. Новосибирск большой, затеряться есть где. А никто их и не искал, как выяснилось. Воровать да грабить прохожих Вася не умел, Петро тоже. Блин подбивал не раз на это. Только от одного срока убежали, второй зарабатывать ни Вася, ни Петро не хотели. Но без прописки и без знакомых где какую работу найдешь? Вот Блин и привел мужика-кавказца на хату — они тогда у дружка Блинова ночевали. Отвез их этот ара потемну, куда не знали, да в подвал под замок, к таким же, как они, без рода и племени. Сам же Блин с этим черным укатил. Когда замок защелкнулся, понял Васек, что в тюрьме, — не в государственной, а еще хуже. Посмотрел на Петра, тот только матюгнулся и слова будто сплюнул:

— Продал он нас, Васек! Но я его достану, суку! А ты не боись, двое не один…

И потянулись дни. Впервые Вася себя рабом почувствовал. Целый день работали: спирт с водой мешали да разливали по бутылкам — за стакан водки, ими же разлитой, да за кашу, что привозил им ара. Спали на подстилке.