Стук в ворота оторвал его от печальных мыслей. Валентина встала, оделась и вышла. Дмитрий не вставал — знал, что пришла Колесникова Ольга. Но в дом вошла одна Валентина.

— Дмитрий, вставай… — голос её был взволнован, и лицо вызывало беспокойство.

— Да что там случилось? Кто пришёл? — второпях натягивая спортивные брюки, проговорил Дмитрий.

— Не знаю… — Валентина тяжело опустилась на стул. — Какой-то парень. Он сказал: твой сын…

По спустившимся наземь сумеркам печальными плачущими аккордами плыла музыка. Она, подобно туману, обволакивала землю, ложилась на темное ночное зеркало воды, а потом, коснувшись земли и реки, снова улетала в небо. Музыка не баюкала, а наоборот — поднимала в душе какую-то неустроенность и безысходность, от которой почему-то хотелось плакать или взять в руки топор и крушить все, что перед глазами.

А под темным небом все замерло, остановилось. Река, всегда бурлившая на камнях, затихла, словно слушала плач гитары, не смея прервать шумом своим и всплесками страдания струн. А звуки, собравшись в мелодию, уносились в безлунную ночь, к первым загоревшимся звездам, и, наверное, навсегда оставались там, замерзая в тёмном холодном небе осени.

Наконец последний, режущий ножом звук, словно прощальный крик, не дозвучал в ночи до конца, не допел, оборвался. Лопнула поющая болью струна, тенькнула испуганной синицей, а в уши ударила выстрелом тишина и контузией осталась в голове. И заплясало небо в реке, и закачались звёзды, пьяно мигая, а в камнях то ли засмеялась, то ли заплакала вода.

С треском напомнил о себе костер. Выхватило пламя одинокую сгорбленную фигуру человека и черный гитарный гриф, торчащий из огня. Он, словно оторванная рука с порванными жилами, с растопыренными от боли колка́ми, в последней агонии просил помощи. От жара огня струны еще пели, тихо-тихо, надо было только прислушаться. Этот звук, печальный и нежный, услышать мог не каждый, как не каждый может оценить старое вино. Но звук был. Было слышно последнее пение струн, только играл сейчас не человек — печальные октавы выводил огонь. И казалось, что в пламени костра склонились к партитурам огненные музыканты, исполняя реквием.

Человек у костра качался из стороны в сторону, зажав ладонями голову, чтобы не слышать музыки огня. Но звуки проникали в него, как проникает жар костра в озябшее тело. Он ловил эту музыку всей своей кожей, дышал ею. Когда она вытеснила из головы все мысли, заполнила его всего, человек закричал, стараясь заглушить звуки срывающимся голосом, но мелодия только усиливалась… И только тогда он понял, что эта музыка в нем живет, что она часть его организма, как сердце и легкие. Человек опустился на горячую траву у костра и закрыл глаза: он понял, что болен. И скорее всего, это новая, никому еще неведомая болезнь.

Посыпались в огонь выгоревшие колки́, задрожали и разжались раздавленные струнами пальцы. Музыка смолкла в нем. Только вот надолго ли? Уже год он старается исполнить звучащую в нем мелодию, но не может — сам чувствует фальшь. И тогда открывается внутренняя боль от понимания: не готов он выразить то, что внутри сидит занозой.

А всего-то один и тот же мотив, но звучит он в нем каждый день по-другому, обретая новые оттенки и звуки, пронизанные глубиной и какой-то новой, неизведанной болью. Иногда он чувствовал, что если удастся сыграть эту мелодию, тогда ему откроются другие, такие же необыкновенные и непонятные ему. Но, видно, эти звуки не могут жить на земле. Он создает их, а они улетают птицами в ночное небо — там их дом, их пристань. А он только рождает мелодию… Может, она рождается только для неба? И только ли в нём звучит? Может, ее ещё кто-то тоже слышит…

— Ты хочешь исполнить «Плач земли»? — Человек у огня вздрогнул. — Его можно исполнить на любом инструменте, и не только на инструменте — можно и голосом. Но чтобы музыка зазвучала так, как ее ты слышишь, нужно душой и разумом быть готовым понять, о чем этот плач. Только тогда он зазвучит! И тогда поймут его те, для кого играешь…

— Кто ты? Встань к огню, я не вижу в темноте. Где ты? — Человек у огня вскочил, испуганно озираясь по сторонам. Он видел только круг света от костра, даже не круг, а шатер, потому как за погасшими искрами над костром тоже была для него непроглядная чернота. И вокруг тоже стена черная и, казалось, мохнатая, сквозь которую ему нельзя было пройти. — Сядь к костру!

— Я у огня…

— Но я не вижу тебя в темноте.

— Ты пока и днем слеп. Я — это ты… Сейчас ты говоришь с собой.

— Я сошел с ума? Слуховые галлюцинации?

— Нет, это то, что тебе неведомо, что в тебе спит пока до времени, но оно пробуждается этой мелодией, которую несешь в себе.

— Но в меня эта музыка пришла после ранения…

— Нет, она пришла в тебя сразу после твоей смерти, при новом рождении.

— Но я не умирал, я был только ранен…

— В тебе был убит прошлый ты, завоеватель, несущий горе и страх, не слышащий чужих стенаний и печали. Вот почему теперь в тебе звучит эта музыка. Она — наказание твое за прошлую жизнь.

— О какой жизни говоришь ты, голос из темноты? Ты — мой черный человек?

— Нет, я есть тот, что, наоборот, светлый! Что в тебе возрождается под действием «Плача земли».

— А почему это «плач»? Почему так называется? Нет, я просто сейчас не в реальности.

— Сейчас, наоборот, ты в жестокой реальности! Ты остался один на один с собой! И это благо твое. Может, сможешь спастись от безумия! Тебе дан последний шанс, от которого нельзя отказываться, иначе потеряешь разум навсегда. И дневной свет для тебя станет тоже мохнатой темнотой, которую ты боишься. Утром перед тобой появится луч рассвета. Сможешь ли ты по нему пройти — решишь только ты сам. Это не игра, где ты с завязанными глазами, а тебе подсказывают, где горячо, где холодно. У тебя не будет подсказок, путь этот пройдешь сам. И в темную ночь он тебя приведет или в белый день — зависит от твоего решения. Ты сейчас тоже пойдешь путем искупления, как пращур твой…

— Какой пращур? Какой путь? Я заболел попросту этой мелодией! Но я сыграю ее, чего бы это мне ни стоило! Куплю самую дорогую гитару!

— Я уже сказал, дело не в инструментах и цене! Все заключается в тебе самом и том пути, который пройдешь во искупление…

— Так скажи, что надо сделать?!! Ты ведь — тоже я…

— Не совсем!

— Как это не совсем?

— Твое второе «я» принадлежит не только тебе. Это все накопил род твой от самых истоков. Плохое и хорошее — все сейчас несешь в себе, в своей генетической памяти. Только ты не очень стараешься покопаться в ней, князь…

— Какой князь? О чем это ты?

— О тебе… Ты уже начал вспоминать… Отсюда в тебе сейчас живет «Плач земли». Он приходит не просто так и не всем. И только когда поймешь его, твоя память многое расскажет. И тогда постигнешь, для чего ты на земле. Перед тобой откроется путь предначертанный. Тебе помогут в этом.