— Ти так уверен в их эффективности, что говоришь о серийном производстве? — Сталин приподнял бровь в удивлении и отложил трубку.

— Да, товарищ Сталин, уверен! Помимо этого имеются огромные подвижки в радиопромышленности, физике, медицине. К концу этого месяца производство пенициллина выходит на промышленный уровень. Нужно признать, что информация Стасова и Максимова ненамного, но ускорила работу товарища Ермольевой и позволила быстрее наладить производство пенициллина. Все материалы по этим делам — в моем отчете. — Лаврентий Павлович подал Сталину папку с бумагами.

— Хорошо, Лаврэнтий. Я посмотрю попозже. А что с Бомбой у Рузвельта?

— Не очень, товарищ Сталин. Три дня назад, 12 июня, в автомобильной аварии погибли Ферми и Сциллард. Очень уж быстро едут американские машины, товарищ Сталин. — Берия развел руками. — В случае аварии — трудно выжить.

— Да. Вот что значит — ученые-теоретики. — Сталин вздохнул и покачал головой. — Аккуратны только в науке, а в обычной жизни… Вечные проблемы с научной интеллигенцией. Что у нас, что у них. А как у англичан дела?

— С ними хорошо. Из окружения Борна продолжает идти информация. — Лаврентий Павлович вздохнул. — В связи с аварией возможно перемещение нашего человека в САСШ.

— Это било би нэплохо. — Сталин опять раскурил трубку. — Что с вариантом «Купец»?

— Пока можно говорить только об осторожном оптимизме, товарищ Сталин. — Берия заглянул в свои бумаги. — Наши люди вышли на сотрудников нескольких концлагерей. Выкупить интересующих нас людей возможно, и сейчас идет торг по цене и взаимным гарантиям.

— Постарайся ускорить процесс, Лаврэнтий. Сам должен понимать — насколько это важно для нас.

— Понимаю, Иосиф Виссарионович. Работа идет с максимально возможной скоростью. Но торопиться нельзя — слишком высок риск провала наших людей при таком варианте действий.

— Ладно, — Сталин махнул ладонью. — Вэрю. Что по эмиграции?

— Хуже, чем хотелось, но лучше, чем ожидалось, Иосиф Виссарионович, — Берия пожал плечами. — Расслоение «белоэмиграции» оказалось большим, чем мы предполагали, но… Информация от них пошла. Сверхценная информация. Сейчас с ней работает основная аналитическая группа.

— Хм. Смогли, значит, свою нэнависть преодолэть? — задумчиво протянул Сталин. — Что-то еще?

— Закончилось формирование групп по операции «Клим», — Берия улыбнулся. — Уже в июле ожидается серьезное сокращение старшего комсостава вермахта. Полностью готовы двадцать снайперских групп, усиленных бойцами Судоплатова и Старинова. Готовится еще пятьдесят. Но они будут готовы не раньше сентября — октября.

— Очень хорошо, Лаврэнтий. Посмотрим, как сработает эта задумка. — Отложив трубку в сторону, Сталин достал из стола тонкую папку и подал ее наркому: — А тэперь посмотри это, Лаврентий. Очень интэресную бумагу мне товарищ Мехлис прислал. Через неделю я должен знать, насколько соответствует действительности эта информация. И еще. Разберись, кому так неугоден товарищ Рокоссовский. Слишком много на него бумаг пошло в послэднее врэмя. Работай, Лаврэнтий, работай…

«…освобождены города: Кременчуг, Днепропетровск, Запорожье, Мелитополь! Войсками Красной армии уничтожено более 150 000 фашистских солдат и офицеров! Более 200 самолетов! Захвачено в плен более 30 000 человек. Захвачено и уничтожено 230 танков, 547 орудий и минометов…»

М-да. Все радиоточки разливаются соловьями по итогам нашего наступления на Южном и 2-м Украинском фронтах, но молчат о положении севернее. Да и на лице Лаврентия Павловича, которого видел утром, не замечалось эйфории — скорее серьезная озабоченность. Как бы не получили мы по сопатке опять! На юге дела хорошо развиваются, просто загляденье! А вот севернее… дела не очень. Нет, в сводках сообщают о боях на старых рубежах, только вот лица руководства не внушают оптимизма. Правда, за последний месяц я видел Берия всего два раза, мельком. Но мне хватило общения с Меркуловым для понимания — что-то идет не так, как хотелось! Да и наркомат на усиленный режим службы перевели не просто так. Практически на казарменном положении уже две недели живем. Только какая от этого польза, непонятно. Конечно, начальству виднее, но… Вон Яшка, неделя как из госпиталя, ему бы отдохнуть нормально, но не судьба. Сидит, зарылся в бумаги. Не узнаю я его! Совсем не тот веселый парень вернулся из госпиталя. Хмурый, молчаливый. За семь дней так и не поговорили толком. Отмалчивается, и все! Пытался поговорить о произошедшем с ними, объяснить, что он не виноват ни в чем, — отмалчивается. Глаза в сторону отводит. Пытался с Мартыновым поговорить на эту тему, тот тоже темнит. Мол, все наладится, не трогай его пока и т. д. и т. п. Хрень какая-то, а не ответы. Ну и черт с вами! Если бы не новички, я бы свихнулся, наверное. А с ними как-то легче все идет. Парнишки хорошие, внимательные. Врубаются во все с полуслова! Сейчас дружно шелестят бумагами, работают. А я не могу. Сижу, тупо смотрю в папку, а в голову ничего не лезет. Ч-черт!!! Так завис, что от звонка телефона чуть со стула не грохнулся!

— Слушаю, Стасов.

— Это Смирнов беспокоит. Товарищ старший лейтенант, зайдите ко мне. Тут для вашей группы передали пакет. Заберите.

— А Мартынов?

— Товарищ старший майор на совещании. Приказано передать вам.

— Хорошо, Игорь Матвеевич. Сейчас подойду.

Лейтенант Игорь Матвеевич Смирнов. Дежурный из «секретки». Каждый раз при общении с ним я испытывал странный дискомфорт. Вроде нормальный мужик, лет сорока. Приятный, слегка картавящий голос. А в глаза глянешь — мурашки по коже. Ему бы дознавателем быть, а не на спецпочте сидеть! Он бы одним взглядом раскалывал подследственных. Что-то такое непонятно жуткое проглядывало сквозь его глаза, и не хотелось лишний раз с ним встречаться. Вздохнув, я направился к нему, предупредив ребят о своем «маршруте».

Пакет был небольшим. Размером с пачку бумаги для принтера формата А4. Проверив целостность пломб и швов, я расписался о получении в специальном журнале и направился к себе. Вскрыв пакет, я обнаружил очередную подборку донесений. Главным отличием от прошлых был отправитель — Особый отдел Южного фронта. Наверное, опять «пустышка». Но первая же бумага заставила меня насторожиться. В руки особистов попал портфель с бумагами какого-то эсэсмана. Вот они, вместе с переводом, и лежали передо мной. Особой ценности я в них не видел — обычная, не особенно важная служебная переписка. Только вот в одной из бумаг я увидел интересное словосочетание — «как и Стасов». Бляха муха! Про однофамильца писали? Сомневаюсь. Очень сомневаюсь. Документ был служебной запиской, вернее справкой, написанной каким-то унтерштурмфюрером Зонтаг для следователя не то Бляхке, не то Бляшке (на документе фамилия была нечитаема, вода попала, и чернила «поплыли»). Унтерштурмфюрер сообщал, что в зоне действия его подразделения «агенты не сообщали о появлении людей, как и Стасов, охраняемых сотрудниками НКВД. Как и не отмечалось приезда спецкомиссий из Москвы». Да что же они уперлись-то в меня! Группу потеряли, Гейдрих сдох — а эти все роют! Плюнув на все, убрал документы в сейф и закурил, задумавшись о поступивших бумагах. Что прислали документы в Москву — понятно. Но почему в наш отдел? Опять что-то мутят начальнички мои? В ином случае хрен бы я увидел эти бумаги! Может, опять готовят к роли «подсадной утки»? Не, вряд ли. Не станут они опять моей башкой рисковать. Хотя… теперь есть Максимов, которого наши доят, как корову-рекордистку! Думай — не думай, от меня ничего не зависит. Как решит руководство, так и будет. Снова достал бумаги и стал их просматривать. Да, все же единственной причиной, по которой нам их прислали, остается упоминание моей фамилии. Со злостью посмотрел на свою ручку. Достали эти чернила! Когда же появятся нормальные шариковые ручки? Мартынов заикался, что работы ведутся, причем по многим вещам, неизвестным сейчас. Только я начал составлять набросок служебной записки, как снова зазвонил телефон. Мартынов вызвал к себе, с бумагами особистов.