Если вы поразмыслите над этим хорошенько, то будете избегать скупости, жадности и алчности и удовольствуетесь малым. И если вы подумаете о внезапной смерти, то вы привяжетесь сердцем к этому миру, не будете слишком полагаться на жизнь, данную вам как бы на подержание, будете жить в мире и дружбе с людьми, будете милосердны к ним и не будете никого обижать.

Когда я освободился от этих мерзких качеств, мне минуло уже двадцать два года. То, что я начал изучать науки и прикладные искусства, а другим не придал значения (так как не считал их достойными того), или же они мне быстро надоели, хотя и занимался ими, было обусловлено тем, что я, заглядывая в суть каждого ремесла и подсчитывая приносимые им выгоды, убеждался, что все они ограничиваются небольшим числом выгод материального мира, и это не удовлетворяло меня. В пору расцвета юности, пребывая в заблуждении и самообольщении, я изучал прикладные науки и тратил время, совершенствуясь в них. Но в пору пробуждения, когда я уже предвидел будущее, я перестал изощрять свои знания в этих науках, так как не желал этого и довольствовался малым.

Все знания, с избытком приобретенные мною, я, в конце концов, забыл и с трудом восстанавливал их лишь в случае крайней необходимости, ибо я знал достоверно, что все дела этого мира тщетны, а накопление богатства — дурно. Друзей и приятелей у меня было много, и это не позволяло мне заняться служением богу, ибо когда я оставался один, то закрывал голову одеялом, а пробудившись, начинал горевать. Поневоле я созывал гостей и так проводил время. Когда друзья расходились, я снова укрывался одеялом и засыпал.

А к излишествам стремился я в начале своей жизни вот по какой причине: когда я изучал начатки наук и грамматику, я подружился с одним из однокашников и полюбил его. Он заказал мне переписать сборник газелей. Я выполнил это с удовольствием и вручил работу ему. Он сказал:

— Этот баяз надо расчертить и изукрасить заставками.

Я до того не бывал на базарах и улицах и не знал, где живут мастера этого дела. После долгих расспросов и стараний я заказал украсить ту рукопись и, когда она была готова, отдал своему любезному другу. Она ему очень понравилась. Тогда я понял, что это нужное и полезное ремесло, так как и млад и стар, а в особенности красавцы, знать и цари, любят украшать книги.

Потом я начал заниматься этим ремеслом и всеми правдами и неправдами в течение одного года изучил целиком это искусство. Я научился каламом и циркулем выделывать всё, на что были способны искусные мастера, и даже выработал свои правила и внес новшества в это искусство. Я хорошо чертил поля и заставки, красиво рисовал небо, дома, сады, животных, людей, птиц, рыб, степи и поля, горы и реки в самых различных видах и положениях, умел высекать надписи на стенах домов разными почерками, как то: сулс, райхан, зулф. Цель всех моих стараний сводилась к тому, чтобы превзойти других на тот случай, если бы эмиру захотелось построить медресе или ханаку и возникла бы необходимость в людях, искусных в названных ремеслах. Или же, в случае, если эмиру захотелось бы заказать разукрашенную рукопись, чтобы исполнителем оказался я, и тем самым получил бы свою долю богатства.

Когда я основательно овладел этим искусством, никто не строил дома, чтобы делать надписи, и не заказывал рукописи, чтобы украсить золотом. Тогда я пришел в себя и подумал: «Ну и пустое же ремесло ты избрал, накопил сокровища, которые ни на что не нужны».

А люди тем временем приносили рукописи, чтобы я их расписывал иллюстрациями. Я говорил им:

— Меньше чем за сто дирхемов я не прикоснусь к каламу.

Они принимали меня за сумасшедшего и восклицали:

— Такой-то за два дирхема рисует прекрасные заставки, а он за десять не хочет прикоснуться к каламу!

— Оставьте меня в покое и ступайте к нему.

Я был настолько тверд в своем решении, что меня не соблазнили бы даже десять тысяч динаров. И вот однажды я приготовил шесть кисточек и сказал:

— Если найдется заказчик, то эти кисти принесут шесть тысяч динаров.

Черви съели каламы в каламдане, а я ничего не рисовал и думал: «Недостойно человек ради хлеба насущного служить подлецам и низким людям и ожидать даров из рук мерзавцев.

Если ты захочешь взвалить на себя груз, то взвали бремя красавицы.

Я был достоин того, чтобы меня взяли на службу цари и правители и одарили золотом сверх всякой меры. Я слышал и хорошо помнил истории и рассказы о деяниях царей, о том, как они обходились с людьми искусства и ремесла. Я видел золоченые и изукрашенные рукописи, переписанные по заказу царей и правителей, знал, какие деньги были уплачены за них. Но, тем не менее, я пренебрег их заказами, и отказался от этого ремесла.

Если вы поразмыслите над этим, то не увлечетесь таким искусством или ремеслом, если только над вами не возобладает животное чувство, если только ваши помыслы не будут ограничены одной целью — раздобыть хлеб каким бы то ни было путем, или же низко кланяться мерзавцам и негодяям из мусульман и евреев. В таком случае вы окажетесь в положении поденщика, который за дирхем или половину того с утра до сумерек возится в зловонной яме и выгребает нечистоты.

Если же вы хотите, чтобы люди служили вам, а не вы им, то выберите благородные ремесла и искусства, редкие науки, которые питают дух и разум. Если вы овладеете ими, то хорошо. В противном же случае вы сможете довольствоваться тем малым, что у вас будет. Так живут представители всех ремесел, так как они зарабатывают на хлеб, например, сапожники, мастера по парче и вышиванию золотом. Все они — поденщики, различающиеся между собой только одеждой.

Знакомство и общение мое с военным сословием[147] произошло также на почве переписывания и рисования, через моего учителя, для описания знаний и добрых деяний которого потребовалась бы целая книга. Ни одно научное решение, в особенности по геометрии, при постройке Эмирских зданий не принималось без его одобрения. Он часто бывал у эмира и знал его хорошо.

И вот как-то он назвал мое имя и сказал: «Нет равных ему в искусстве рисования. Его волшебный калам соперничает с кистью Мани