После номеров укротитель запряг медведей, ямщик-медведь снова уселся на облучок, и «тройка» под аплодисменты публики укатила со сцены под перелив колокольчиков.

После каждого из номеров клоуны Бим и Бом смешили публику, причем довольно остро, а однажды даже прошлись слегка по светлой личности казанского губернатора Николая Ефимовича Андреевского, тайного советника и кавалера ордена Белого Орла. Публика, состоящая в основном из черного люда, пришедшего развлечься в свой выходной в балаган, и детей с няньками и матронами, хохотала до упаду. А вот когда Бим и Бом прошлись по главному в губернии начальнику, а вернее, по его трем дочкам от жены-немки Эмили Фогель, гадая, могут ли губернаторские дочки, являясь по матери мадемуазелями Фогель, варить гогель-могель, публика не засмеялась. В городе губернатора уважали за знание нужд и быта крестьян, открытие в городе богаделен и приютов и за помощь населению хлебом во время прошлогоднего неурожая. Поэтому последнюю шутку клоунов едва не освистали. Более по ходу представления шуток по поводу губернского и городского начальства не наблюдалось.

За дрессированными медведями выступал немолодой уже факир.

Он укладывался на гвозди и битое бутылочное стекло, причем на спине его потом не обнаруживалось ни капельки крови и даже ни единого пореза; глотал длиннющие шпаги, жег себя каленым железом, демонстрируя публике «обожженное» место на груди, даже не красневшее. Зрители восприняли этот номер с восхищением, вернее, с внутренним содроганием, потому что наверняка представляли и примеривали на себя, что было бы с ними, если бы они ложились голыми спинами на битое стекло или жгли себе грудь каленым железом.

Конная вольтижировка была великолепной. Какое-то время Давыдовский даже позавидовал мужчине в трико и шелковой рубахе с развевающимися отворотами. Мужчина, чем-то смахивающий на «графа», то стоял на скачущей лошади, жонглируя тремя шарами, то выполнял на ней различные перемахи через живот, перевороты и стойки, а под конец повис, зацепившись ногой за стремя и едва не касаясь головой опилок манежа.

Гимнастическая вольтижировка на раскачивающейся трапеции была короткой, но впечатляющей. А миниатюрная женщина, что исполняла ее, была сама прелесть. Такие женщины могли быть только в цирке и нигде более.

Номера иллюзиониста, вынимающего из пустого еще несколько секунд назад цилиндра кроликов, металлические цветы и разноцветные ленты, «граф» смотрел вполглаза. Подобные трюки при желании он мог исполнить и сам, и знал, как они получаются. Обман зрения, несколько отвлекающих маневров – и вот в вашей шляпе вместо брошенного туда батистового платка уже сидит напуганный кролик. Или голубь, что было чуть сложнее, но тоже вполне выполнимо. А вот номер имитатора Давыдовский посмотрел и послушал с явным удовольствием. Пожилой уже человек с обрюзгшим лицом и внушительным животом каркал, как ворона, заливался соловьем, мычал под несмолкаемый хохот зала, блеял, визжал по-поросячьи, и все было так похоже, что стоило закрыть глаза, и у вас уже не оставалось никаких сомнений, что на сцене натурально находятся ворона, соловей, корова, свинья и прочие звери.

Потом имитатор изобразил тромбон, свирель и даже звуки рояля. И под конец неподражаемо сымитировал барабанную дробь.

Последний раз Павел Иванович Давыдовский побывал в цирке еще гимназистом. Они с отцом ходили смотреть на труппу Альберта Саламонского, которая тогда гастролировала в Москве. Это потом Саламонский построит на Цветном бульваре каменное здание цирка. А тогда… Тогда это были представления в балагане на Девичьем поле: прехорошенькая гуттаперчевая гимнастка Генриетта жонглировала разными предметами, прохаживаясь по слабо натянутой проволоке, как по проспекту; клоуны братья Паскали смешили публику своими номерами; а полтора десятка выдрессированных жеребцов вальсировали, делали сложные перестроения, перепрыгивали друг через друга и по команде «Оф» одновременно поднимались на дыбы…

Тем временем шпрехшталмейстер стал объявлять следующий номер:

– А сейчас перед вами выступят (пауза) непревзойденные и прославленные в Старом и Новом Свете великолепные акробатические жонглеры (снова пауза) Виолетта и Александр (тут голос шпрехшталмейстера начал нарастать и к концу фразы приобрел звучание авиационного двигателя) Ки-и-исе-е-е!

Это были брат и сестра. Вначале они оба жонглировали тремя предметами, перебрасывая их друг другу. Затем стали сочетать жонглирование с акробатическими номерами. Их трюки вкупе с оркестровой музыкой образовывали настоящий спектакль под названием: «Чудеса, которые подвластны человеку». Под конец Виолетта вначале встала на плечи брата, причем оба безостановочно жонглировали четырьмя предметами, а затем, оперевшись руками о его голову, сделала стойку. Отпустив после нескольких мгновений одну руку, она стала жонглировать ею тремя предметами, а ногой крутить обруч. Сделав круг по сцене не прекращая жонглирования, они в таком виде скрылись за кулисы. Однако аплодисментами и криками зрители заставили их вернуться. Потные и тяжело дышащие, но благодарно улыбающиеся, брат и сестра Кисе вернулись на сцену и долго раскланивались, посылая публике воздушные поцелуи.

Наконец, шпрехшталмейстер объявил «знаменитую» «Железную маску».

«Великолепный и Непревзойденный» вышел на сцену в плотном обтягивающем трико и с голым торсом. Мужское достоинство бугрилось под трико внушительным холмом. Еще более внушительной горой выпирал живот. Очевидно, «Великолепный и Непревзойденный» любил покушать и не отказывал себе в прочих человеческих слабостях. На лицо была надета металлическая маска красноватого цвета, из-под которой на публику озорно блестели глаза. За ним несколько ассистентов вынесли предметы, необходимые для номеров атлета: пудовые и двухпудовые гири, печную кочергу, две пустые бутылки из-под «Вдовы Клико», корабельный якорь, стул и, наконец, вывели лошадь.

«Железная маска» начал с того, что несколькими выверенными движениями повязал у себя на шее печную кочергу в виде галстука. Затем снял ее и передал зрителям, дабы те удостоверились, что кочерга и в самом деле кочерга. Дошла она и до Давыдовского, и тот, пощупав ее, убедился, как и остальные зрители, что она самая что ни на есть настоящая.

Затем «Непревзойденный» стал жонглировать пудовыми гирями, создавая впечатление, будто подбрасывает и ловит резиновые мячи. Кто-то из зала, введенный в заблуждение этой кажущейся легкостью, нахально произнес:

– Я тоже так могу.

В ответ на это «Великолепный» жестами пригласил его на манеж и вручил гири. Мужик, что имел неосторожность похвалиться, гири поднял, но, подбросив – не поймал. И уж, естественно, не смог ими жонглировать. Гири тоже оказались настоящими, чугунными. Сконфуженный и освистанный, мужик, повесив голову, сначала прошел на свое место, а затем и вовсе ушел из зала. Наверное, отправился пить горькую, чтобы заглушить впечатление от полученного конфуза. «Железная маска» в это время бросал двухпудовые гири вверх и ловил их на свою толстую холку. Звук при этом был громкий и какой-то чавкающий.

Отец Давыдовского, Иван Павлович, когда еще был холост и не являлся тайным советником, а имел чин лишь коллежского регистратора (ниже чина не бывает), посещал однажды представление всемирно известного циркового атлета Карла Раппо. Увиденное настолько поразило его, что он запомнил эти гастроли атлета на всю жизнь и однажды, будучи уже надворным советником и семейным человеком, рассказал маленькому Павлуше, как Рапо бросал вверх двухпудовую гирю и подставлял под нее плечо.