вас сегодня праздник, синьорина. Позвольте, так сказать, засвидетельствовать свое почтение и поздравить вас с именинами». Она, значит, смотрит на меня воловьими своими глазами, а в глазах тех — полная прострация! Ну, думаю, сомлела бедняжка. Понять-то ее можно: дворянин, гвардеец, красавец, наконец! С цветами! Не забыл про день ее рождения! Пришел!

Лейтенант сделал небольшую паузу, его друзья с готовностью посмеялись. Один из них толкнул рассказчика в плечо кулаком и спросил:

— Пруст, а ты с зеркалом по утрам не целуешься?

— Не понимаю, зачем бы мне это делать? Лобызать мутное отражение совершенства?

Гвардейцы вновь отреагировали смехом, а лейтенант продолжил историю:

— Ну так вот. Дальше все происходит совсем не так, как было запланировано. Виконтесса открывает свой чудесный маленький ротик и злым таким шепотом шипит: «Вы с ума сошли, да Коста!» Я, как вы понимаете, удивляюсь. С чего это вдруг такая реакция на внимание видного кавалера? Может, цветы ей не понравились? Преисподним же ведомо, что в головах твориться у этих прекрасных созданий! Заламываю бровь, прищуриваю глаз и интересуюсь: «В каком смысле, синьорина?»

— А она? — подает голос другой гвардеец.

— А она натурально так краснеет, потом бледнеет и выдает мне: «Именины у моей младшей сестры, болван!»

Окружение рассказчика взорвалось смехом. Да таким громким, что вздрогнули привязанные в пяти-шести шагах к коновязи верховые животные господ гвардейцев. Даже да Гора, уже слышавший эту историю, правда от другого рассказчика — представителя, так сказать, противной стороны, улыбнулся. Травить байки виконт умел виртуозно.

— У сестры!.. — задушенным голосом выдал ближайший к лейтенанту гвардеец, на секунду прекратив смеяться. — Ну вы и болван, да Коста!

Дождавшись, когда спазмы смеха прекратят сотрясать его товарищей, рассказчик, сам, к слову, не смеявшийся, а лишь снисходительно улыбавшийся, повел историю дальше.

— Я, конечно, в полном непонимании! Про день рождение виконтессы да Бианко и обеде по этому поводу мне поведал источник, вполне заслуживающий доверия, наш ротный командир, барон да Итари.

Еще один взрыв смеха у слушающих. Ротный, видимо, пользовался полным доверием своих подчиненных.

— Оборачиваюсь и наблюдаю в трех шагах от нас с виконтессой девочку. Розовое платице, кудри как у ангела, кукольное личико, но, синьоры, — лет десять, не больше! В глазах, огромных как лужи на площади после хорошего дождя, слезы размером с кулак! Я начинаю понимать, что в качестве подарка было бы уместнее купить гору сладостей. Но ведь надо же что-то делать прямо сейчас! Тогда с невозмутимым видом я вырываю цветы из рук ее старшей сестры и с теми же галантными словами, разве что сказанные более сердечным тоном, протягиваю их крошке.

— И? — хором выдыхают слушатели.

— И слезы срываются с глаз этого ангельского создания, синьоры! Натурально, как водопад в горах! Малышка-именинница разворачивается и бежит с ревом раненой медведицы сквозь толпу гостей, а я стою с этой проклятой клумбой в руке и понимаю, что мне конец. По меньшей мере с виконтессой мне более ничего не светит! Ну и, разумеется, после такого конфуза двери дома да Бианко для меня закрылись навсегда!

Большая часть дворян стояла к Бенедикту спиной, что да крайности его раздражало. Точнее сказать, в последние дни барона раздражало практически все, гогочущие над историей молодые люди лишь создали достойный повод.

“Гвардия!” — подумал он. — “Куча пафоса, блеска и — никакой дисциплины! Вы же на посту стоите, синьоры! Хоть кто-нибудь смотрит по сторонам?”

— Виконт да Коста! — позвал он, когда смех гвардейцев начал стихать, а рассказчик сделал паузу перед новой историей. — Не уделите ли мне пару минут вашего времени?

Гвардейцы заоглядывались, отчего барону еще больше захотелось вспылить и наорать на этих горе-служак.

— Барон да Гора? — вскинул бровь красавец виконт. Лицо его красиво отразило гримасу едва сдерживаемой неприязни. — Только если и в самом деле пару минут! Я, видите ли, на службе. Прошу прощения, синьоры!

Военные вообще, а гвардейские части в особенности, не любили коронный сыск. Слишком много полномочий, слишком часто применяемая формулировка “в интересах государства”, оправдывающая практически любые действия этого ведомства. И много простолюдинов и сентариев, служащих под рукой да Гора, которые в общении с дворянами вели себя так, словно были им по меньшей мере ровней!

Приблизившись к Бенедикту, гвардеец спросил шепотом:

— Да Гора, какого демона вы делаете? Ночью, один! Это против всех правил, что вы сами написали и заставили нас выучить! К тому же вы наверняка знаете, что “Стража” делает ставки на то, какое количество дуэлей вы сможете выдержать, когда посыпятся вызовы.

Говоря все это, виконт продолжал держать на лице маску холодной вежливости, замешанной на неприязни. Как это ему удавалось?

— Этот идиот да Пала все-таки рассказал о нашей встрече в коридорах? — удивился Бенедикт. Стараясь при этом и сам удержать на лице высокомерие важного чиновника — незачем было бросать тень на хорошего человека. — Не думал, что у него хватит смелости!

— Не знаю о чем вы сейчас говорите, Бенедикт, но да Пала без устали треплется о том, что “зазнайку барона да Гора следует хорошенько вздуть!”. И, вот еще что! Предлагает за вызов вам деньги! Наша братия пока морщится и отказывается, мол не по кодексу, но вы же знаете гвардейцев? Много амбиций и долгов, но мало денег и мозгов! Кто-то все равно согласится — это просто вопрос времени! Все понимают, что между вами пробежала кошка, но никто не знает какой масти! И тут вы появляетесь вечером один, а в моей компании имеются пара дружков да Пала!

— Успокойтесь, Пруст. Я не один. За мной два дня тенью ходят двое отличных рубак. И у меня к вам срочное дело.

Виконт Пруст да Коста был тайным агентом коронного сыска и агентом добровольным, так сказать, идейным. Пару лет назад молодой человек, которого, из-за происхождения и богатства его семьи вряд ли можно было заподозрить в интересе к вопросам не попадающим в список из вина, женщин и дуэлей, сам пришел к барону и попросился на службу.

“Я хочу служить герцогству, а не пропивать состояние своих родителей, как это делают мои друзья!” — сказал он тогда с большой долей юношеского пафоса. Да Гора, бывший старше виконта всего-то на год, в тот момент чувствовал едва ли не убеленным сединами старцем. Он тогда, не без сомнений, принял службу да Коста и ни разу с тех пор не пожалел об этом.