Слушая его, пожилой барон смотрел полковнику прямо в глаза. Лицо его не выражало никаких эмоций.

— И ваша речь на Совете, в которой вы расскажите все. На закрытом заседании, разумеется. Иначе, да Агато, ваш сын будет казнен.

В глазах заговорщика мелькнула боль. Но он лишь криво усмехнулся.

— Мой сын умирает. Так какой мне смысл сотрудничать с вами? Идите к демонам, табранец, и прихватите туда же вашего…

— Его жизнь вне опасности. — подал голос Бенедикт.

— …Фрейланга! Что?

— Жизнь вашего сына вне опасности. С ним лекарь Ее высочества. Он мне доложил о состоянии баронета до вашего прихода.

— Ах ты щенок! — круглое лицо да Агато налилось кровью. Казалось барон сейчас бросится на кансильера.

— Обещание относительно казни вашего первенца, — делая вид, что не обращает внимания на угрозу, Ауэрштедт особенно выделил последнее слово. — Это ведь не просто пустая угроза. Вы ведь знаете, барон, что в эдикте грандукессы имеется такая форма наказания дуэлянтов, как казнь. Эту меру никогда не использовали, как-то не было необходимости. Но вы сами начали эту игру с неиспользуемыми столетиями традициями. Нам с бароном приходится лишь отвечать на этот ваш ход.

Сказав это, полковник замолчал, давая заговорщику осмыслить сказанное. Кроме пыток, они с табранцем уже сделали все, что только могли. Забрали надежду, дали внутренне примирится с вероятной смертью сына. Затем вновь подарил ее, сказав, что жизнь наследника вне опасности. И снова отобрали. И все это — за пару минут. Теперь оставалось понять — не было ли это все зря?

Тактика себя оправдала — на покрасневшем от гнева лице да Агато предательски задрожали губы. Маленькая, едва заметная трещинка на монолитной доселе гранитной плите. В которую сейчас надо забить железный костыль и расколоть ее. Барон все еще тяжело дышал, сжимал кулаки и выглядел так, словно готов вот-вот броситься на своего обидчика.

Но костылем стали не угрозы.

Ауэрштедт сменил тон и заговорил мягко, как со старым другом. Обезличенное “барон” и резкое “да Агато” сменилось на личное “Фульчи”.

— Зачем вы упорствуете, Фульчи? Какой смысл прикрывать тех, кто использует вас? Это же речники! Их будущее вашего герцогства не волнует, неужели для столь опытного человека, как вы, это непонятно?

— А вам что до нашего будущего? — зло буркнул да Агато.

— Табран вместе с Фрейвелингом пытается возродить империю, старый вы дурак! Империю, которая им, речникам, не была нужна никогда! Ту самую империю, которую хотел построить Патрик Фрейвелинг. Сильную. Но они хотят расколоть нас, не дать сложиться Конфедерации. Вы же фрейский дворянин, Фульчи! Вы же стояли на поле под Игусом! Вы сражались за императора, вашего герцога…

— Заканчивайте с лозунгами, табранец! — устало взмахнул рукой барон. И опустился в кресло. Из его могучего тела словно бы выпустили воздух и на недавно гневном лице сразу рельефно проступили морщины. Оно оплыло, подобно свечному салу, обнажая под маской жесткого придворного уставшего мужчину и отца. Который сегодня едва не потерял сына. Который все еще мог его потерять. Обращаясь к да Гора, он произнес:

— Дайте мне слово, что Антони жив. И останется жив.

— Даю. Он жив. Как я и говорил, он под присмотром лекаря грандукессы. И, если вы сделаете то, что нам нужно, ему ничего не грозит. Как и вам, впрочем. Совершенно незачем вас преследовать.

— Меня переиграл мальчишка! — горько усмехнулся да Агато. — Ваш отец гордился бы вами.

Долго, две или три минуты, барон да Агато молчал, изредка перебегая глаза с табранца на кансильера коронного сыска. Он не подбирал слова для рассказа — он фехтовал с аргументами. И лишь окончательно убедив себя, что другого, устраивающего его, выхода нет, начал говорить.

— Имя Мартин Скорцио вам говорит о чем-нибудь, да Гора?

— Помощник Карла Крузо. — без удивления отреагировал Бенедикт. — Нобиля речной республики от Императорского домена. Мой коллега, если уместно так сказать.

— Если сравнивать щенка гончей с волкодавом, то уместно. — ощерился да Агато. Бенедикт пропустил этот укол без эмоций. Снисходительность к противнику легко можно себе позволить, когда ты одерживаешь верх. — Да, верно, Мартин Скорцио — помощник Крузо. Вот он-то и пришел к да Урсу несколько месяцев назад с предложением от своего господина. Был очень убедителен, а тот, старый дурак, так ненавидел Фрейланга, что согласился.

Отметив, что да Агато убрал себя из начала заговора, Бенедикт усмехнулся. Хитрый ход! Даже загнанный в угол сложившимися обстоятельствами, барон, корректировал правду, выгораживая себя.

— А потом согласились и вы? — подыграл он заговорщику.

— Да Урсу был убедителен.

— На что вы согласились, Фульчи?

— Вам ведь и так все ясно.

— Но лучше, если это скажете вы.

— На измену, будьте вы прокляты! Мы согласились на измену! — нервно выкрикнул да Агато. И сразу же понизил голос до нормального.

— Потом мы встречались со Скорцио еще раз. Он привез огромные суммы в векселях Димарского банка. Рассказал о тайных переговорах Фрейланга с другими владетелями. Очень красочно описал, что ждет нас — танское дворянство, если эта идея с Конфедерацией удастся. Он ведь был прав, между прочим, эпоха танов и даров уходит. В новом веке в чести будет не древность рода и верность трону, а тугие кошельки и широко раскинувшиеся торговые связи!

“Как будто когда-то было по-другому?” — подумал Бенедикт, но прерывать кающегося заговорщика не стал. — “Деньги и связи правили всегда, а титулы и звания — не больше чем яркое украшение, призванное отвлечь внимание от сути!”

— На векселя мы купили голоса танов и даров, которые еще сомневались. Так мы получили большинство в Совете, впервые за время правления Фрейланга, между прочим!

На этой фразе да Агато хохотнул, словно сказал что-то смешное.

— А браватта? — вернул его к основному вопросу да Гора.

— О! Это идея да Урсу! Блестящая идея, надо сказать. Наш, с позволения сказать, союзник, прыгал от восторга, когда старик ее озвучил. Да Вэнни же ненавидит Фрейланга, вы знали это, да Гора? Лютой, совершенно слепой ненавистью! С того самого дня, битвы при Игусе, его просто трясти начинает, случись кому произнести имя нашего рыцаря-спасителя! Я, честно говоря, не понимаю причин такого сильного чувства, но не использовать его было бы грехом против здравого смысла! Осталось только согласовать время и когда оно пришло