class="p1">— А Вы — убили?

Подозреваемая безучастно помотала головой.

— Он уже родился мертвый.

— Бедная, Вы бедная, — сочувственно обратилась к той наивная Любовь Ивановна, привыкшая всем верить на слово.

— Как Вы узнали, что он мертвый? — спрашивала Дина, а Юля еле успевала записывать данные спецанамнеза.

— Он… она не кричала. Не дышала…

— Хорошо, вернемся к протоколу. Вы подтверждаете, что недавно родили?

— Да, — глухо ответила Пантелейчук.

— Снимите, пожалуйста, верхнюю одежду. Смотрите, Любовь Ивановна, средняя линия живота все еще пигментирована, живот несколько увеличен, из молочных желез при надавливании выделяется молозиво. Значит, Катерина Петровна говорит правду. Любовь Ивановна, посмотрите, пожалуйста, состояние матки.

— Пройдемте на кресло, — предложила заведующая консультацией. Пропальпировав пациентку, Любовь Ивановна продиктовала Юле размеры увеличенной матки и осмотрела следы выделений.

— Все правильно, женщина говорит правду.

Эти слова подействовали на Пантелейчук несколько одобряюще.

— Вопрос о половой жизни логично исключаем. Сколько у Вас было беременностей?

— Шесть, считая эту.

— Предыдущие все окончились родами?

— Да.

— Благополучными? Все роды были без патологии, дети были живыми?

— Да.

— Так что же произошло в этот раз? Рассказывайте подробно, потому что нам надо это все описать.

— Ну что, осталась я дома одна, муж ушел на работу, дети — в школу. И тут у меня начались стремительные роды… Ребенок родился очень быстро. И он был уже мертвым.

— Как Вы узнали, что он был мертв?

— Он… она не дышала. Я же знаю, вон у меня сколько детей…

— Пока новорожденный не перейдет на самостоятельное дыхание, он всегда похож на мертвого. Вы его пошлепали?

— Да мне разве до того было? Я же сама в беспомощном состоянии находилась!

— Вы взяли сегодня с собой свою обменную карту? Покажите.

— У меня ее нет.

— Почему? В каком сроке беременности Вы стали на учет?

— Я … не стояла на учете.

— Почему? А во время предыдущих беременностей Вы стояли на учете?

— Да.

— Значит, нам следует сделать вывод, что Вы не хотели рожать этого ребенка и надеялись от него избавиться?

Пантелейчук молчала. Но по ее бегающему взгляду было понятно, что она лихорадочно ищет выход из трудного положения.

— Я была занята по хозяйству и думала, что потом успею.

— Но в предыдущие беременности Вы тоже были заняты.

— Ну, а зачем все это? Я уже знала, что подойдет срок и все будет, как всегда. Зачем мне эти поездки в город?

— По закону положено, что беременная женщина должна стать на учет. Скажите, Вы хотели этого ребенка?

— А как Вы думаете? У меня уже есть пятеро! Зачем мне еще? — взорвалась, наконец, подозреваемая.

— И поэтому Вы убили ребенка? А Вы понимаете, что Ваша дочь была живая? Понимаете, какой грех Вы взяли на душу?

Пантелейчук слушала молча, даже не пытаясь оправдываться. Но Любовь Ивановна начала думать, что Дина оказывает давление на пациентку.

— Если Вы не хотели ребенка, разве нельзя было предупредить это убийство? Вы же знаете, что существуют различные методы…

— Аборт — это грех! — неожиданно пафосно-безаппеляционным тоном произнесла убийца.

Вот тут уже возмутилась гинеколог, которая только сейчас осознала, к какому волку в овечьей шкуре испытывала сочувствие.

— Вы меня извините, но если выбирать из двух зол, то лучше сделать прерывание беременности на раннем сроке, чем потом убивать доношенного живого ребенка.

— Наш батюшка говорит, что аборт — это страшный грех, — продолжала стоять на своем Пантелейчук.

— А убийство — не грех? — всплеснула руками Дина, — Значит, Вы — «верующая»?

— Да, — гордо заявила их оппонент.

— Так что же это за вера? Вера должна оправдываться делами!

— А я и оправдалась. Я не делала аборт!

— Слушайте, в какой такой секте Вы состоите, что…

— Я — не в секте! Я истинно православная! — начала «закипать» обвиняемая.

— О-о-о, все понятно!

Дина и Любовь Ивановна обменялись понимающими взглядами. Обе из них знали, что любой религиозный фанатизм — страшная вещь.

— Ладно, забудем об абортах. Ведь можно было просто предохраняться. Вы знаете об этом? Вы же не маленькая девочка?

— Батюшка сказал, что предохраняться нельзя! Это — грех! — бездумно и безумно произнесла женщина.

И тут Дина не выдержала. Эмоции прорвали ее обычную тактичность и она запальчиво воскликнула:

— То было по Ветхому Завету. А УБИТЬ СВОЕГО ЖИВОГО РЕБЕНКА, ОТРЕЗАТЬ ЕМУ ПЛАЦЕНТУ, ПУПОВИНУ… РУКУ(!), ВЫПОТРОШИТЬ ОТ ВНУТРЕННОСТЕЙ — НЕ ГРЕХ? ВАШЕГО «БАТЮШКУ» СУДИТЬ НАДО ВМЕСТЕ С ВАМИ!

— Я такого не делала! Это — не я! Следователь говорил, что его собака вырыла. Это она, наверное, все отъела!

— Ага, конечно! Аккуратно так руку «отъела» по линии сустава, такой ровнехонький секционный разрез от подбородка до лобка своими зубами сделала. За кого Вы нас держите? Мы что — совсем тупоголовые? С органами и пуповиной понятно. Но зачем Вы руку ребенку отрезали?!

Не знавшая таких страшных подробностей детоубийства, Любовь Ивановна рухнула в обморок. Медсестра кинулась на помощь своему доктору, начала мокрой салфеткой обтирать той лицо, а Юля быстро открыла окно. Гнатенко опасалась, что пользуясь всеобщей суматохой, Пантелейчук попробует сбежать. Но та застыла посреди кабинета, как остолбеневшая. Бежать-то ей было некуда. Дальше родного села было не укрыться.

Заведующая женской консультацией медленно стала приходить в себя. Дина продолжала:

— Хорошо, Вы не хотели рожать этого ребенка. Я могу это понять. Всякое в жизни бывает. Но он уже родился! Зачем убивать?

— А куда было его деть?

От такой фразы, сказанной совершенно обыденно, без всякой эмоциональной окраски, все присутствующие застыли в ужасе. Такая простая житейская философия — куда деть ненужного ребенка?

— Вы же слышали, что в каждом областном центре есть службы планирования семьи? Там громадные очереди желающих усыновить детей. Можно же было отвезти туда ребенка, отдать на усыновление людям, у которых не получается родить! Можно было здесь в роддом подкинуть…

— Ехать с ребенком в город? Во-первых, дорого деньги тратить на проезд…

Лаборантку чуть не стошнило от финансовых рассуждений Пантелейчук:

— Если нет денег, можно было подкинуть местному фельдшеру, в конце концов!

— А во-вторых, все же увидят, узнают, будут презирать потом…

— Вот теперь и будут презирать обязательно! И правильно! — возмутилась Дина.

— Как Вы могли?.. Да что для Вас такое вообще ребенок? Это же не котенка утопить! Хотя большинство и такого не может делать! Вот Вы думали о последствиях? Что теперь о Вас будут думать односельчане? А муж? — в ужасе спрашивала Любовь Ивановна.

— Действительно! Муж знал об этом? Или Вы с ним все это вместе задумали? — уточнила Дина.

— Нет, он думал, что все, как надо. Да мужики же вообще не вникают в женские