Михаил, как-то жутко оскалился и выругался.

— Пошел вон, — прикрикнул он на слугу.

— Может, кого за сигарами в лавку послать, Михаил Александрович? — спросил услужливо Федор.

— Пошли, — отмахнулся Невинский, понимая, что сигары привезут только через пару часов, не раньше, а лихорадочное состояние мучило его сейчас. Слуга исчез. Михаил же подошел к буфету и, раскрыв его, достал бутылку с английским бренди. Захватив с собой большую рюмку, он вновь уселся за письменный стол, на котором так и лежало недописанное письмо графу К. Небрежно сдвинув перья, чернила и бумагу в сторону, он поставил перед собой бренди. Залпом осушив первый бокал, Михаил налил себе второй.

Спустя некоторое время он почувствовал, что начал расслабляться. Его мысли приняли уже более спокойное направление, и он стал размышлять, как привлечь Мари. Как сказать ей, что хочет ее близости? Как вновь остаться с ней наедине и убедить принадлежать ему?

Он понимал, что немолод. Да, ему сорок, но фигура его подтянута, поступь тверда, а внешность довольно приятна. Это он прекрасно знал. Не раз он слышал от Амалии, что привлекателен и статен. Михаил знал себе цену. Он был богат и занимал хорошее положение в обществе. И мог позволить себе иметь молоденькую любовницу, которая украшала бы своим присутствием не только постель, но и жизнь. И в данный момент яростно хотел видеть в этой роли Мари.

Хотя у нее уже был сынишка, Михаил отмечал, что выглядит она невозможно юно и прелестно. Но для своего возраста француженка была слишком сдержанна и холодна. Невинский подозревал, что раньше она была другой. Веселой, живой девушкой, такой, какую он видел пару раз на прогулках, когда она, забывшись, от души смеялась, играя с детьми. Что-то произошло в ее жизни. Что-то или кто-то изменили ее до такой степени, что в двадцать три года она стала вести себя подобно чопорной ледяной матроне.

Однако это обстоятельство нисколько не убавляло пыла Невинского. Он знал только одно, что эта девица привлекает его до дрожи в руках, Михаил хотел обладать ею как можно скорее. Раньше его устраивали мимолетные связи с Уваровой и другими молодыми придворными дамами, которые были не прочь провести с ним время. Но теперь он хотел некоторого постоянства. Мари жила в его доме и постоянно находилась рядом. Это было очень удобно. К тому же он осознавал, что испытывает к девушке гораздо большее влечение, нежели к предыдущим своим пассиям. Он понимал, что она, наверное, потребует от него новых туалетов, драгоценностей и других подарков. Но это нисколько не смущало его, скорее наоборот, он был рад тому, что в обмен на его щедрость она будет благосклонна и ласкова с ним.

Михаил выпил еще один бокал бренди и бутылка наполовину опустела. И тут он задумался. Все прекрасно. Он наконец разобрался в том, что мучило его, и понял, что ему нужно. Отныне его жизнь наладится. Француженка станет его любовницей, и тогда он удовлетворит желание, которое снедало его существо. Невинский нахмурился. Согласие девушки не было получено. Она сбежала от него, едва он поцеловал ее. Если бы она и впрямь хотела близости с ним, она бы не ускользнула. Ведь ни одна из его любовниц не исчезала так стремительно после его поцелуя, как это сделала сейчас Мари. Отчего она ушла? Может, не хотела близости с ним?

Невинский тут же сел прямо в кресле и напряженно посмотрел на дверь, будто желая, чтобы девушка вернулась и объяснила свое поведение. Неужели она намерена отказать ему? Чем больше он думал над этим, тем более начинал напрягаться. Недовольство вновь охватило его, и Михаил начал нервно стучать пером по столу. Он понимал, что должен был поговорить с нею обо всем и попытаться убедить ее стать его любовницей. С этими мыслями он, быстро опьянев, поднялся в свою спальню и завалился прямо в одежде на постель, убеждая себя, что завтра непременно поговорит с Мари.

Михаил проснулся рано утром с гудящей головой. Бренди явно не пошел ему на пользу. Беспробудно проспав весь вечер и ночь, Невинский проснулся на рассвете, когда едва вставало солнце. Сев на постели, он увидел, что даже не разделся и, словно мужлан, валялся на кровати в дорожных сапогах, в которых вчера наведывался в соседнее поместье. Панталоны и рубашка были измяты, а шея и тело ныли от неудобной позы, в которой он проспал всю ночь. Он встал на ноги, подошел к зеркалу. Глаза его были красными и опухшими, лицо помятым. Он несколько раз умылся холодной водой, намереваясь прийти в себя. Все же с сомнением оглядев себя в зеркале, он решил, что его вид неприемлем, Мари не должна увидеть его таким, опухшим, с налитыми кровью глазами. Невинский решил не выходить к завтраку. К обеду, спустившись вниз, он поел в одиночестве, пока дети занимались в классе, и поехал кататься верхом. Только к вечеру он появился в гостиной, после ужина, когда гувернантка с подопечными читали перед камином книгу. Войдя, Михаил остановился на пороге и прошелся по всем изучающим взглядом, на минуту засмотревшись на Мари, а затем повернулся к сыну.

— Мне надо поговорить с тобой, Николай, — повелительно заявил Невинский. — Жду тебя в кабинете.

Затем он вышел. Юноша взвился со своего места и последовал за отцом. Уже спустя несколько минут Николай стоял перед отцом в кабинете, ожидая первых слов Невинского. То и дело Михаил бросал озабоченный взгляд на сына. Николай уже не был мальчиком, он стал юношей, и Невинский прекрасно видел это. К нему нельзя было относиться как к ребенку, у него были иные желания, не такие, как у маленьких детей. Он хотел разобраться в том, что творилось в голове его младшего сына, хотел помочь ему. Ведь именно вчерашний напряженный разговор с Мари заставил его посмотреть на все поступки Николая другими глазами. Он перестал ходить взад и вперед по персидскому ковру и, заложив руки за спину, властно посмотрел на юношу.

— Присядь, — повелительно сказал Михаил. Тот послушно опустился в кресло. — Николай, тебе уже четырнадцать, ты становишься взрослым. Вчера я нашел у тебя альбом.

— Но отец, — начал Николай. — Я больше не буду это рисовать.

— Я не про это, Николай. Я раскаиваюсь. И прошу прощения у тебя за то, что наказал тебя вчера.

Николай удивленно поднял на отца глаза.

— Ты просишь у меня прощения, папа? — изумился юноша.

— Да. Ты сможешь простить меня?

Николай несколько раз моргнул. А затем, вскочив, бросился в объятия отца.

— Папа, конечно же, я прощаю тебя!

Невинский, ласково гладя сына по непослушным темным вихрам, произнес:

— Ну, вот и славно. Впредь я постараюсь сдерживаться.

— Я люблю тебя, папа, — прошептал Николай, уткнувшись лицом в широкую грудь Михаила Александровича.

— Я хочу знать одно, Николай, — заметил Невинский. — Эти образы, нарисованные твоей рукой, как часто они терзают тебя? — Юноша смутился и, опустив глаза, не смог ничего ответить. — Если хочешь, я могу отвезти тебя в одно заведение. Там есть женщины, ты сможешь остаться с одной из них, и она научит и покажет тебе все, что нужно знать…