«СЕКРЕТНО. Главный военно-морской прокурор С. Петербург августа 4 дня 1887 г. № 418. Управляющему Морским министерством адмиралу Шестакову. Отношение.

Управляющий Министерством юстиции препроводил к Вашему превосходительству произведённое в гражданском ведомстве дознание о „военно-революционных кружках“ и всеподданнейшее прошение мичмана А. Доливо-Добровольского.

Первоначально к сему делу были привлечены мичманы Николай Хлодовский, Александр Доливо-Добровольский, Лев Бобровский, Николай Черневский и воспитанники Морского училища гардемарины Николай Стронский и Евгений Дейновский.

Затем, по привлечении к этому делу находившегося в кругосветном плавании мичмана Николая Шелгунова, Государю Императору благоугодно было положить следующую резолюцию: „Передать всё это дело не в Министерство юстиции, а в военное и морское министерства, кроме лиц гражданских“.

Первые зачатки этого сообщества появились в конце 1884 года или в начале 1885 года в виде периодических собраний некоторых юнкеров военных училищ на частных квартирах для чтения общеобразовательных и по преимуществу социально-экономических сочинений. В конце 1885 года в кружки эти вошли бывшие воспитанники Морского училища, а ныне мичманы Шелгунов, Черневский, Хлодовский, Бобровский, а впоследствии и Доливо-Добровольский, составлявшие до этого времени, по-видимому, отдельный кружок, по своему направлению и цели сходный с военными кружками.

Одновременно с этим, под влиянием, между прочим, Шелгунова, возникла мысль об организации кружка исключительно революционного направления для революционной пропаганды в войсках и о составлении программы для этой преступной деятельности.

Составлению этой программы предшествовало несколько сходок, состоявшихся в марте, апреле и мае 1886 года, на которых обсуждались способы сношения с преступным сообществом, известным под названием группы „социал-демократов“, от которых и получались издания преступного содержания.

Обращаясь от этого общего изложения к сущности дела, я нахожу: 1). Мичман Черневский изобличается в принадлежности к „военно-революционному кружку“ гардемаринов, во главе коего стоял мичман Шелгунов. 2). Мичман Шелгунов при допросах, отобранных у него по возвращении из заграничного плавания, признал себя виновным лишь в принадлежности к революционному кружку. Между тем дознанием установлена не только принадлежность его к военному кружку, но и руководящее значение в этом кружке.

По соображениям вышеизложенного я полагал бы обвиняемых мичманов Черневского и Шелгунова предать суду военно-морским судом.

Главный военно-морской прокурор статс-секретарь Янвич-Яневский».

Нескольких из участников группы выгнали из корпуса, остальным надрали уши, вследствие чего они навсегда потеряли интерес и к Благоеву, и к его идеям. Но вот что удивительно, несмотря на все старания историков в советское время, им так и не удалось найти в списках Благоевского кружка Петю Шмидта. Вывод из этого следует один — Петя Шмидт в те времена был весьма далёк от идей всеобщего равенства и братства. Возможно также и то, что, зная непредсказуемый характер своего сокурсника, гардемарины-демократы просто предпочли не посвящать его в свои тайны.

Чем же занимался Петя Шмидт во время учения в Морском корпусе? По крайней мере, два его увлечения нам известны точно. Во-первых, Петя усердно учился играть на виолончели. Почему именно на виолончели? Да потому, что на виолончели любил играть тогдашний глава морского министерства великий князь Константин Николаевич. Будучи интеллигентом и либералом, великий князь увлекался в свободное время игрой на виолончели, которую возили за ним по всем кораблям. Подражая ему, немало офицеров из числа так называемой золотой молодёжи, желавших каким-то образом выделиться из общей массы, также начали брать уроки игры на виолончели и также принялись, подражая великому князю, таскать их всюду за собой. Это было в ту пору и стильно, и модно. Пётр Шмидт был, разумеется, не единственным кадетом, кто, подражая вполне демократичному великому князю, до порезов пальцев щипал струны своих арф. К слову сказать, «виолончелистов» на флоте не слишком жаловали, полагая, что корабельные офицеры должны заниматься службой, а не музицированием. Эту «виолончельную» моду хорошо описал в своём романе «Крейсера» Валентин Пикуль. Главный герой романа мичман Панафидин всё время перетаскивает с корабля на корабль свой любимый музыкальный инструмент, вызывая непонимание и насмешки товарищей.

«В свободное время, — вспоминает его сестра Анна Петровна Избаш, — он, как всегда, много занимался музыкой, играл на скрипке, а позже на виолончели, пел, рисовал акварелью… всё это у него выходило изящно и талантливо». О талантливости вопрос спорный, так как творений Шмидта до нас не дошло. Однако вполне очевиден факт, что Петя изо всех сил старался найти ту стезю, которая может сделать его великим. Неважно кем: скрипачом, виолончелистом, художником — главное, чтобы отличаться от всех. Эту жажду славы он пронесёт через всю свою жизнь, и, что самое удивительное, добьётся своего, хотя его слава в конечном итоге и будет славой Герострата.

Второе увлечение кадета, а потом гардемарина Петра Шмидта заключалось в регулярном посещении им публичных домов. В этом в принципе не было ничего особенного. Проститутками грешили в то время, наверное, многие гардемарины и юнкера. Были, разумеется, гордецы, которые презирали такое времяпрепровождение, но наш герой к таковым не относился. Доходило до того, что начальники училищ подписывали договоры с содержательницами определённых борделей и посылали туда для профилактики девиц военных врачей, чтобы избежать заразных болезней у своих воспитанников.

Но у Пети Шмидта всё, как обычно, закончилось не так, как у всех. Вообще, Петя Шмидт, судя по всему, никогда не пользовался расположением барышень. При всём его благородном происхождении и увлечении музицированием что-то молодых девушек от гардемарина Шмидта отпугивало. Проститутки были для Шмидта достойным выходом из сложившейся ситуации. Увы, посещение борделей стало для Шмидта прологом поступка, который во многом определил всю его дальнейшую судьбу. Пока его однокашники-демократы мечтали о преобразовании России, Пётр Шмидт в это же время не менее энергично занимался «революционным» преобразованием отдельно взятой проститутки.

За время учёбы в Морском корпусе Пётр Шмидт ходил вместе с другими кадетами в учебные плавания по Балтике: в 1883 году — 87 суток на корвете «Гиляк», в 1884 году — 87 суток на корвете «Боярин», в 1885 году — 85 суток на корвете «Баян» и в 1886 году, уже гардемарином, — 17 суток на корвете «Аскольд».

В сентябре 1886 года Пётр Шмидт 3-й успешно закончил курс учёбы и был выпущен из Морского корпуса в чине мичмана. Выпуск Морского корпуса 1886 года был на редкость богат именами, оставившими след в отечественной истории. Мичман Дмитрий Толстой впоследствии героически погибнет в Цусимском сражении. Игорь Гиляровский — в 1905 году станет старшим офицером броненосца «Князь Потёмкин» и будет зверски убит восставшими матросами. Михаил Ставраки — лучший друг детства и юности Шмидта, именно он, Ставраки, не даст «красному лейтенанту» в ноябре 1905 года уничтожить Севастополь, а затем будет лично руководить расстрельной командой во время казни Шмидта. Юрий Карказ в том же ноябре 1905 года возглавит сводный офицерский отряд по аресту «бунтовщиков» с «Очакова», впоследствии будет воевать в чине генерал-майора в армии Деникина, затем Врангеля, а в 1921 году будет расстрелян в Крыму. Владимир Лесли честно отвоюет две войны, а в 1917 году станет главным артиллерийским военным специалистом молодого Рабоче-Кресгьянского Красного Флота.