порядок, в котором, если и случаются исключения, то они именно исключения. — Сказал я тихо, глядя на неё. — Если то, то это. И за любым поступком всегда следует ответ. Этот ответ, Верочка, очень хорошо просчитывается. В вашем случае, это наказание. Разве вы не знали, что так может случиться?

— Знала, — Вера не поднимала на меня взгляда. — Простите, Марта Фридриховна, этого больше не повторится. — И она серьёзно посмотрела на наставницу.

— Идите в столовую, Верочка. А то ещё и без обеда останетесь, вместе с ужином. — Я отпустил девчонку, сразу же убежавшую из классной комнаты. Сам же повернулся к Пальменбах. — Елизавета Александровна. Будьте так добры, к завтрашнему дню подготовьте мне подробный план обучения. Я, признаюсь честно, совсем не вникал в него, когда решил сюда поехать.

— Конечно, ваше величество, — быстро проговорила Пальменбах, склоняясь в поклоне.

— Марта Фридриховна, я всё-таки считаю, что наказания нужно выбирать не настолько суровые. — Сказал я, поворачиваясь к наставнице. — Да, и этикет должен преподаваться на русском языке. А то придёт девушка в качестве фрейлины ко двору, и с размаху угодит в большой конфуз. Это может бросить тень на институт, вы же понимаете?

— Да, ваше величество, — вот сейчас на лице Марты Фридриховны отразился самый настоящий ужас. Она плохо знала язык, на котором я фактически приказал ей преподавать. И теперь женщина лихорадочно соображала, что же ей делать. Ведь невыполнение приказа императора грозит не просто лишением ужина. А то, что я могу сюда завалиться просто по дороге, во время прогулки, они вместе с начальницей уже поняли.

— Вот и отлично. А теперь, пойдёмте обедать. — Пальменбах вздохнула и снова пошла впереди нас. А меня тронула за руку Лиза.

— Саша, ведь эта девочка не одна, кто хочет изучать науки если не наравне с мужчинами, то хотя бы ровно столько, чтобы удовлетворить свою потребность в знаниях, — тихо сказала она.

— Я знаю, Лизонька, — и я взял её руку и положил себе на согнутый локоть. — Михаил Михайлович, что думаете? — Сперанский быстро подошёл ко мне. — Есть у нас на примете человек, способный взвалить на свои плечи полноценную реформу образования?

— Янкович Фёдор Михайлович, конечно, — немного удивлённо ответил Сперанский. — Только…

— Что? — мы, не спеша, шли за Пальменбах, которая уже начала оглядываться на нас, проверяя, не потерялась ли императорская чета с сопровождением где-то по дороге.

— Фёдор Михайлович слишком много времени уделяет схоластике.

— Неважно, пригласи его на завтра. У нас же вроде ничего особенного не запланировано?

— Нет, ваше величество, — Сперанский покачал головой. — Только доклад Макарова на утро.

— Вот и отлично, — добавил я, и мы вошли в столовую.

Длинные ряды столов, за которыми сидели юные воспитанницы, радовали взгляд. Головки всех без исключения девушек повернулись в нашу сторону. Госпожа Пальменбах успела заскочить в столовую впереди нас и оповестить воспитанниц, воспитательниц, поваров, кухарок и вообще всех, кто в этот момент находился в здесь, о гостях.

— Бобров, шею не сверни, — посоветовал я. Бобров вспыхнул, а Лиза закусила губу, чтобы не рассмеяться. — Илья, иди на кухню, проследи, чтобы нам подали еду из того же котла, что и воспитанницам.

Я помог жене устроиться за столом, из-за которого, похоже, выгнали нескольких наставниц, особо приближённых к начальнице.

— Ваше величество, — Пальменбах проводила взглядом высокую прямую фигуру Скворцова. — А куда…

— Видите ли, дорогая наша Елизавета Александровна, — я так радостно улыбнулся, что она побледнела ещё больше. — Вы же в курсе, меня считают известным дамским угодником. И мне греет душу, что, после всех проведённых реформ, я войду в историю как первый император, сделавший для женского образования гораздо больше, нежели даже моя августейшая бабка. Как представлю себя в окружении по-настоящему учёных дам, да ещё всё это закреплённое в портрете, так на душе радостно становится. — И я устремил возвышенный взгляд вдаль, задрав подбородок. — М-да. — Встрепенувшись, посмотрел на Пальменбах. — К тому же долг императрицы, кроме всего прочего, состоит в том, чтобы помочь мужу прославиться в веках. Так что я без зазрений совести взвалю на Елизавету Алексеевну всю эту чудовищно большую и ответственную работу. Прости, дорогая, но во мне внезапно проснулись чисто барские замашки, и я понял, что обожаю нагружать своих близких работой, — и я поднял руку Лизы и поцеловал её.

— О, — только и смогла сказать жена, пару раз моргнув, а потом улыбнулась так радостно, будто я не нагрузил её действительно чудовищной работой, а колье бриллиантовое подарил. — Я сделаю всё, чтобы этот портрет появился на свет.

— Благодарю, — искренне произнёс я и посмотрел на тарелку с супом, которую поставил передо мной слуга и быстро сбежал. Взяв ложку, я помешал варево, зачерпнул то, что было налито в тарелку, и поднял ложку, глядя, как свисает пожухлый лист. Наверное, когда-то это было капустой, но я не уверен. — К тому же Александр Семёнович Макаров на днях жаловался на жуткую скуку. — Протянул я, глядя в тарелку. — Плакал у меня на груди и говорил, что заговорщики, морды гнусные, совсем расслабились, ждут, понимаешь, коронацию и совершенно не хотят обеспечить его работой. Что скоро заплечных дел мастер совсем разучится выбивать признания. — Я отложил ложку и посмотрел в упор на Пальменбах. — Думаю, я сделаю ему подарок. Кто здесь отвечает за вот это? — и я указал на тарелку. — Кастелян? — Елизавета Александровна кивнула, закатывая глаза. — Полагаю, что он подойдёт в качестве подарка для Макарова. Потому что я вижу в его действиях не просто заговор, а нечто гораздо большее. Но Александр Семёнович разберётся, что это: злой умысел, воровство или что-то ещё.

— Ваше величество, — мне показалось, что Пальменбах сейчас в обморок грохнется, так сильно она побледнела.

— Включите в ваш доклад ещё и особенности питания воспитанниц, и отопления. Потому что даже мне холодно. Или вы таким образом пытаетесь закалить в девушках стальной характер и способность переносить трудности и лишения? Нет? Я так и думал. — Отодвинув тарелку и бросив на стол салфетку, я встал и повернулся к жене. — Я оставляю тебе Сперанского и, пожалуй, Скворцова с Зиминым. Боброва забираю с собой, а то он скоро косым станет. А зачем