* * *

Ольга была в комнате Марьи, приглядывала за сном дочери. На бледном лице девочки были следы долгого напряжения. Она взяла на себя слишком много, и Ольга ощущала себя не менее уставшей.

Вася замерла на пороге, вдруг засомневавшись, будут ли ей рады.

Кровать была с периной, шкурами и шерстяным одеялом. Вася на миг захотела снова быть ребенком, упасть на кровать рядом с Марьей и уснуть, пока сестра гладила ее волосы. Но Ольга повернулась на тихие шаги Васи, и желание пропало. Она уже не могла отступить.

Вася пересекла комнату, коснулась щеки Марьи.

— Она будет в порядке? — спросила Вася.

— Она просто устала, как мне кажется, — сказала Ольга.

— Она была очень смелой, — сказала Вася.

Ольга без слов пригладила волосы дочери.

— Оля, — смущенно сказала Вася. Все спокойствие, которое она собрала в комнате Дмитрия, покинуло ее. — Я… говорила, что ты можешь с ним встретиться, если захочешь.

Ольга нахмурилась.

— С ним, Вася?

— Ты просила. Он здесь. Встретишься с ним?

Морозко не ждал ответа, но и не прошел в комнату через дверь, как человек. Он просто вышел из теней. Домовой сидел у печи; а теперь вскочил на ноги, скалясь. Марья заерзала во сне.

— Я не собираюсь им вредить, кроха, — сказал Морозко домовому.

Ольга вскочила на ноги перед кроватью Марьи, словно пыталась защитить ребенка от зла. Вася напряглась, вдруг увидела демона холода глазами сестры — как тень с холодными глазами. Она начала сомневаться в своей затее. Морозко отвернулся от домового и поклонился Ольге.

— Я тебя знаю, — прошептала Ольга. — Зачем ты пришел сюда?

— Не за жизнью, — сказал Морозко. Его голос был ровным, но Вася ощущала, что он опасался.

Ольга сказала Васе:

— Я помню его. Помню. Он забрал мою дочь.

— Нет… он… — неловко начала Вася, но Морозко бросил на нее тяжелый взгляд. Она притихла.

Его лицо не изменилось, но все тело было напряжено. Вася понимала, почему. Он хотел быть ближе к людям, чтобы его помнили, чтобы он мог существовать. А Вася тянула его еще ближе, как мотылька огонь свечи. Теперь он смотрел на Ольгу, понимал боль в ее глазах. Ему придется носить это с собой по долгим дорогам жизни.

Он не хотел. Но не двигался.

— Это мало утешает, — осторожно сказал Морозко, — но у твоей старшей дочери впереди долгая жизнь. А младшую… я буду помнить.

— Дьявол, — сказала Ольга. — У моей малышки даже не было имени.

— Я все равно буду ее помнить, — сказал зимний король.

Ольга еще миг смотрела на него, а потом ее тело согнулось от горя. Она закрыла лицо руками.

Вася беспомощно подошла к сестре, робко обвила ее руками.

— Оля? — сказала она. — Оля, прости. Мне так жаль.

Ольга молчала, и Морозко стоял на месте. Он больше не говорил.

Повисла долгая пауза. Ольга глубоко вдохнула. Ее глаза были мокрыми.

— Я никогда не плакала, — сказала она. — С той ночи, как потеряла ее.

Вася крепче обняла сестру.

Ольга осторожно убрала руки Васи.

— Почему моя сестра? — спросила она Морозко. — Из всех женщин мира — она?

— Из — за ее крови, — сказал Морозко. — А потом из — за ее смелости.

— Ты можешь хоть что — то предложить ей? — спросила Ольга. И добавила с дрожью. — Кроме шепота во тьме?

Вася подавила возмущение. Если Морозко опешил от вопроса, то не подал виду.

— Все земли зимы, — сказал он. — Черные деревья и серебряный иней. Золото и богатства людей. Она будет окружена роскошью, если пожелает. — Ты лишишь ее весны и лета?

— Я ничего ее не лишаю. Но есть места, куда я не могу так легко последовать за ней.

— Он не человек, — сказала Ольга Васе, не сводя взгляда с зимнего короля. — Он не будет тебе мужем.

Вася склонила голову.

— Я никогда не хотела мужа. Он пришел ко мне из зимы, ради Москвы. Этого хватит.

— И ты думаешь, что он тебе не навредит в конце? Вспомни мертвую девушку из сказки!

— Я — не она, — сказала Вася.

— А если эта… связь — твое проклятие?

— Я уже проклята, — сказала Вася. — По всем законам Бога и людей. Но я не хочу быть одна.

Ольга вздохнула и печально сказала:

— Как скажешь, сестра, — она вдруг сказала. — Хорошо, я благословляю обоих. А теперь убери его.

* * *

Вася вывела Морозко наружу. Он даже вышел через дверь, как человек. Но снаружи он остановился, склонил голову, как человек после тяжкого труда.

Он выдавил сквозь зубы:

— Купальня, — она взяла его за руку и потянула за собой, закрыла дверь в темноте, забыв, что свеча не горит. Вспыхнуло сразу четыре. Он опустился на скамью в предбаннике и судорожно вдохнул. Купальня была местом рождения и смерти, преобразования и магии, может, памяти. Там ему легче дышалось. Но…

— Ты в порядке? — спросила она.

Он не ответил.

— Я не могу остаться, — сказал он вместо этого. Его глаза были бледными, как вода, он сцепил ладони, кости выделялись в свете свечей. — Не могу. Здесь еще не мое время. Я должен вернуться в свои земли. Я… — он умолк, а потом сказал. — Я — зима, и я слишком долго был отделен от себя.

— Это единственная причина? — спросила она.

Он не смотрел ан нее. Он с усилием разжал кулаки, опустил ладони на колени. Он едва слышно сказал:

— Я не могу узнавать больше имен. Это влечет меня слишком близко…

— Близко к чему? Смертности? Ты можешь стать смертным? — спросила она.

Он опешил.

— Как? Я не из плоти. Но это… терзает меня.

— Тогда это всегда будет терзать тебя, — отметила Вася. — Пока мы… пока ты не забудешь меня.

Он встал на ноги.

— Я уже сделал тот выбор, — сказал он. — Но я должен вернуться в свои земли. Не только тебя сводят с ума невозможности, и я уже не могу это выносить. Я не принадлежу миру лета, Вася. Ты сделала все, что должна. Идем со мной.

От его слов она ощутила вспышку тоски по синим небесам и глубокому снегу, по диким местам и тишине, по его озаренному огнем дому в еловой роще, по его ладоням в темноте. Она могла пойти с ним и оставить все дела людей позади, покинуть город, погубивший Соловья.

Но, хоть она так думала, она сказала:

— Я не могу. Это не окончено.

— Твоя роль завершена. Если Дмитрий будет биться с татарами, то это война людей, а не чертей.