Элла! Вот кого бы ему хотелось сейчас увидеть. Какая она спокойная. В сущности, он ведь совсем и не знает, какая она. Кажется спокойной. Нет, это неверное слово: защищенной. Вот это точнее. Кто-то как будто защищает ее, и она в свою очередь защищает того, кто рядом.

«Позвоню ей завтра, – быстро, с облегчением подумал он, – если ничего не случится, я завтра же ей позвоню. Я ведь могу ей все рассказать. Просто взять и рассказать».

И так легко ему стало от мысли, что есть Элла, которой он возьмет и все расскажет, – перед глазами блеснули ее спокойные внимательные глаза – так легко ему стало, словно кто-то открыл форточку и вся комната наполнилась белизной и ветром океана.

Доктор Груберт поворочался на громоздком гостиничном диване и неожиданно заснул.

…ему показалось, что наступило утро. Он был один и очень торопился на кладбище, где вчера похоронили Николь. Целью его прихода было купить место для своей будущей могилы. Он зашел в контору, стряхнул снег с башмаков и быстро выбрал себе замечательный кусок земли в самом центре.

Рядом с позеленевшим от времени грязным белым ангелом.

Доктор Груберт наблюдал происходящее как бы со стороны.

Вот он отсчитывает полторы тысячи долларов, потом добавляет к ним еще мелочи, платит и ждет, чтобы женщина, лица которой он почему-то не видит, выдала ему квитанцию, что деньги получены.

Но женщина начинает отрицательно мотать головой. Доктор Груберт настаивает. Как же это: не дать никакого подтверждения? Женщина раздражается и быстро отвечает ему на чужом языке, слегка похожем на язык Снежаны-Джейн, но доктор Груберт понимает каждое слово.

Она объясняет, что раз могила нужна самому клиенту, то квитанции не полагается.

Квитанцию получают только тогда, когда оплачивают могилу для другого.

– Зачем вам квитанция? – издевается женщина. – Вы же для себя купили! Себе – лично! Куда вы ее денете, эту квитанцию?

– Это мое дело, – терпеливо настаивает доктор Груберт, – а вас я прошу выдать мне квитанцию, потому что вы не имеете права брать с человека полторы тысячи долларов в обмен на воздух!

– Не дам я вам никакой квитанции! – грубит она. – Вам не нужно!

– Тогда я прошу вернуть мне мои деньги.

– Виталий! – кричит женщина, и доктор Груберт ничуть не удивляется, услышав это странное имя.

Появляется Виталий, лица которого доктор Груберт тоже не видит, хотя Виталий стоит прямо перед ним и он огромного роста.

– Я хочу получить обратно свои деньги, – объясняет доктор Груберт, – или квитанцию, подтверждающую, что место куплено и я могу им распоряжаться.

– Сюда, сюда, – бормочет Виталий и слегка подталкивает доктора Груберта в соседнюю маленькую комнату.

Дверь за ними захлопывается. В комнате нет окон, а потолок скошен, и вся она похожа на тот ящик, в котором вчера лежала нарумяненная Николь с полураскрытыми ресницами.

– Wozu brauchst Du die Quttung?[28]– спрашивает Виталий.

– Вы немец? – удивляется доктор Груберт.

– Franzose[29], – отвечает Виталий и изо всей силы ударяет его в лицо.

Слышится хриплый собачий лай, – доктор Груберт догадывается, зачем понадобились собаки, которых он, правда, не видит, так же, как не видит лица стоящего перед ним Виталия. Лай собак должен заглушить его крики. Виталий будет бить его, пока он не умрет. Эта комната со скошенным потолком – она и есть то самое место, за которое они только что взяли с него деньги.

…Он проснулся оттого, что Майкл сказал: «Папа!»

Голос сына вошел в голос изнемогших собак, и они отползли, захлебываясь слюной.

Доктор Груберт разлепил глаза и увидел, что Майкл стоит над ним – в пальто поверх черного костюма, растрепанный, ярко-бледный – настолько, что, кажется, весь утренний свет ушел на его лицо, все остальное осталось в темноте.

– Ты кричал во сне, поэтому я тебя разбудил.

– Почему ты не снимаешь пальто?

– А да, пальто! Я так и заснул в нем. У меня ужасная неприятность. Ты знаешь, я ее предал. Я понимаю, понимаю, что ее там нет! Что это не она. И все-таки мне кажется, что я ее предал. Ушел вместе со всеми, а она лежит там одна, на холоде… Я лучше вернусь туда, посижу с ней немного…

Майкл говорил почти спокойно, но губы его прыгали.

– Надо немножко подождать, пока она окончательно расстанется с этим, нехорошо оставлять ее одну, правда? Ты не обидишься, если я вернусь к ней? Мы ведь можем еще пожить здесь, в гостинице? И мама… Я ненадолго. А то она опять начнет мучиться… это нельзя…

Доктор Груберт вскочил и крепко обнял его. Майкл дрожал.

– Тихо-тихо, – забормотал доктор Груберт, – тихо, мой мальчик, я с тобой, все будет хорошо, тихо, мой мальчик, тихо…

* * *

– Слушай, Хоуп, – сказал Элизе, выйдя из гостиницы «Националь» и надевая перчатки. В Москве было холодно. – Я что, сюда просто так приехал? Вчера он не перезвонил, сегодня утром тоже. Как мне ее искать?

Прямо перед подъездом гостиницы был лоток, за которым щуплый, лет восемнадцати, парнишка в буденновской шинели торговал сувенирами.

– Souvenirs, souvenirs![30]– закричал он охрипшим на ветру голосом, приглашая их подойти поближе. – Шапочку не желаете? – И протянул Элизе огромную лохматую волчью ушанку. – А то холодно у нас здесь южному человеку, а в шапочке самый раз…

– Он к холоду привык, – ответила по-русски Хоуп, – он со своего юга давно уехал.

– А где теперь проживает? – поинтересовался парнишка. – У нас?

– В Нью-Йорке, – облизывая замерзшие малиновые губы, ответила Хоуп, – почем у тебя шапки?

– Эту за двести баксов отдам, – заторопился буденновец, – а есть и подороже…

– За двести хочешь? – спросила Хоуп у Элизе. – Но можно поторговаться…

– You like it, sir?[31]– обрадовался продавец. – Бери, бери, good[32]шапка! Завтра вон двадцать два градуса обещают, голова отвалится без шапки-то!

– За сто пятьдесят отдашь? – спросила Хоуп. – Двести нам дорого.

– Ну, чего – дорого! – подпрыгнул продавец. – Молодые, богатые, шапку отдаю, ей-богу, себе в убыток! Ты думаешь, легко такую шапочку надыбать? Easy?[33]– Он обратился напрямую к Элизе. – Едешь сначала в Сибирь, а там – у-у-у! Cold and[34]неуютно! Потом, значит, идешь в лес, in the forest[35], сидишь там под кустом, ружье заряжено, – он показал, как охотник сидит под кустом с заряженным ружьем, – ждешь, пока он прибежит, волчара проклятый! А потом, значит, кто кого: ты его или он тебя? Who is who[36], как говорится… Целишь ему, проклятому, в башку! Хорошо, если попадешь с первого разу, а если промажешь? Тут он как на тебя прыгнет! Как жахне-е-ет! А ты говоришь: дорого! У нас на охоту сходить – все равно что в Чечне побывать! Ей-богу, не вру!