Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В один осенний день взял он большой лом и направился в хлев, чтобы поднять тот большой плоский камень. Старики-сельчане умоляли, чтобы отказался от этой глупой затеи. Говорили, что предок, настоящий хозяин золота, вовсе не от малярии умер, а был убит в Цоре шайтанами, чтобы не вернулся за своим добром.
— Тебя тоже могут убить, да ещё и накликаешь беду на весь аул! — говорил джамаат в один голос. Не послушал алчный квачикъинец и пошёл в хлев.
Когда он поддел ломом край большого плоского камня, загрохотали небеса, задрожал и сам он, будто ударило его током, и упал без сознания. Люди вбежали в хлев, вынесли его на воздух… И тут стало всем не до него. Весь джамаат, разинув рты, смотрел, как поляна перед аулом заполняется животными. Целыми стадами из леса бежали олени и собирались в одном месте.
— Не к добру это, значит, Джурмут перед большой бедой, — сказал один старик, — зверям идёт откровение от Аллаха, Всевышний их оберегает и собирает в безопасное место.
Прошло немного времени, наступил вечер, и услышал такой грохот весь Джурмут, будто разрушились горы. Утром люди обнаружили, что часть горы между Салда и аулом Чорода рухнула, и там образовалось опасное место с обрывами и камнепадом. И точно такое же возникло с восточной стороны, отсекая Салда от аула Ульгеб.
— Вот почему олени прибежали к ровной поляне! — сказал убелённый сединой мудрый старик-салдинец.
После этого все стороной обходили хлев с его каменой плитой и подносом под ним. А у того человека, что ударил по камню ломом, сначала высохла рука, что тронула каменную плиту, а через время он заболел и умер.
Говорят, на его похороны второй брат не пришёл. Жил он со своей отарой в горах и вечерами возвращался в местность Колохъ, недалеко от родного аула. В то лето он женился на девушке своего же тухума, однако никак не возвращался к ней в аул, говорят, что боялся оставить другого человека возле своей отары. Молодую жену терзали подозрения, что муж завёл себе другую, ведь не возвращается месяцами в аул.
Однажды в зимний день она наготовила еды и понесла её к мужу в горы. Был полдень, снег в том году с осени не выпал. Только лишь на вершинах дальних гор сидели сверкающие ледяные шапки, что отражали солнечные лучи. Жена чабана шагала в гору и прошла уже половину пути, когда вспомнила, что недалеко есть небольшой родник. Она решила там отдохнуть, выпить воду и после продолжить путь. Прошагав ещё с десяток метров, она оказалась у родника и застыла как вкопанная. На плоском камне у родника спиной к ней сидела молодая девушка с роскошной косой, которая длинной змеёй легла на бурую листву. Сквозь журчанье воды можно было разобрать негромкий голос, будто девушка напевает какую-то незнакомую песню. Жена чабана удивилась. Ни одного села или хутора не было поблизости. Как тут могла оказаться молодая девушка с распущенными волосами и ещё без чохто, понять она не могла. Но коса, похожая на змею, будто заворожила её, и она сделала шаг, затем другой, третий… и пошла, как во сне, ничего не понимая, ничего не видя, кроме этих блестящих тяжёлых прядей. И вот пальцы прикоснулись к шёлку волос. «Как же красива эта коса…» — сказала она. Девушка обернулась, улыбнулась и пропала вмиг, словно пена на воде.
Жена чабана бросилась бежать, сначала бежала прочь от родника, затем всё выше и выше по горе, туда, где пас отару её муж. Она задыхалась, а сердце её было готово вырваться из груди, когда навстречу ей вышла отара овец и два вожака-козла. Животные шли, будто какая-то невидимая сила подгоняла и направляла их, но ни одного пастуха не было поблизости. Небо темнело, и по нему разливалось алое зарево, будто солнце, исчезающее за зубцами дальних гор, поранилось об их вершины. Женщина кричала, звала мужа по имени, но никто не вышел к ней и ей не ответил. Ей стало страшно, и она решила вернуться в аул. Спустившись к подножью горы, она перешла речку, и тут её охватила дрожь и сердце словно кто-то сжал в кулаке. Вокруг стояли отвесные скалы, между ними пролегли пропасти, но и со скал и из пропасти доносились голоса, они звучали всё громче, как будто приближалось какое-то торжественное шествие. Особенно отчётливо был слышен один женский голос, а совсем скоро жена чабана могла разобрать каждое слово, как если бы произносящая клятву стояла в трёх шагах от неё.
Рохьоб бугаб цIаялъугIа,
ЦIадаб бугаб гIучIалъугIа,
ИталъугIа (гьвеялъугIа), аталъугIа (чуялъугIа),
Ати вугав вехьасугIа (Чоа вугав вехьасугIа),
Багъич гьечIаб квералъугIа,
Курхьин гьечIаб рукьалъугIа.
Вот что вышло в подстрочном переводе:
Клянусь огоньком, что в лесу,
Клянусь хворостом, что в огне,
Клянусь собакой и конём,
Клянусь чабаном на коне,
Клянусь рукой — без кольца,
Клянусь запястьем — без браслета…
Как жена чабана добралась до аула, вспомнить она так и не смогла. Пролежала без памяти семь ночей и семь дней. А рука, которой прикоснулась она к волосам девушки шайтанов, начала высыхать и сохла, пока не остались от неё только кости да кожа. Когда пригласили к больной женщину, которая имеет связь с шайтанами, та сказала, что так и бывает, если на руке нет кольца или браслета. Было бы кольцо или браслет, шайтаны не навредили бы. Сработал бы металл как оберег.
А через некоторое время нашёлся и сам чабан. Люди обнаружили его бродящим вдали от отары, и был он в трауре. Рассказал, что была у него возлюбленная из потустороннего мира, хотел брать её второй женой. Тогда он мог бы вернуть себе золотой поднос или сам ушёл бы в мир шайтанов вместе с отарой. Но пришла жена земная, прикоснулась к его любимой, и та исчезла, больше не приходит. И была, говорят, у него своя песня с печальной мелодией, посвящённая возлюбленной:
Муърул сверу кIварай, Минасул Шамай,
Щобал къотIу егьи, мун дир йокьулей,
В подстрочном переводе:
Шамай, дочь Минава, ушедшая, покинувшая горы,
Вернись через хребты, моя любимая…
Полусумасшедший, он не смог вернуться в аул и жить, как раньше, всё время ходил по горам, спускался в пропасти, искал свою Шамай и пел песню, что сложил для неё. А потом он пропал. Где и как умер, никто точно сказать не может. Его земная жена стала