Чувство ожидания одновременно душило, казалось благородным обязательством и все такое. В конце концов я сломался, «за мыльным славы пузырем готовый влезть в самое орудия жерло»[168], штурмовал входную дверь, помчался вверх по лестнице, взваливая все попадавшиеся по пути тела на плечи и ненадолго задерживаясь, только чтобы проверить в зеркале прическу.

— На мгновение я подумал, что у нас проблемы, — невозмутимо сказал я, а затем выпрыгнул из окна — после того, как обеспечил всем необходимым подвернувшегося под руку ребенка (для театральных целей), взятого у какого-то прохожего. Толпа пришла в восторг, и я передал ребенка теневому агентству по усыновлению «Американский христианин», осторожно взяв деньги.

— Позаботьтесь о маленьком тельце, — сказал я, к этому моменту полностью поглощенный стереотипом (и впечатленный гонораром). — Мне нужно вернуться, там могут быть и другие малютки.

Как бы я хотел быть врачом на Диком Западе! Вот это жизнь так жизнь! У меня был бы милый маленький домик с белым забором из штакетника, меня уважали бы трудолюбивые радушные горожане. Поездки на пикники, танцы в сельском клубе, вечеринки с финальными драками, охота за скальпами с Джоном Уэйном и т. д. и т. п.

Что уж говорить об изюминках этого опыта. Гражданский отряд помощников шерифа — самый яркий опыт мужских взаимоотношений. Только представьте себе: скучаю я своем кабинете, а тут вбегает шериф: «Док, банк грабанули!»

Я бы рванул туда, как лягушка с раскаленной сковородки, видя, что мои приятели уже сидят в седлах, и меня просто затрясло бы от перспективы несколько дней тусоваться с парнями. Затем была бы короткая торжественная пауза, когда мы давали бы присягу шерифу, став его помощниками, прикрепляли значки, и кто-то наверняка бы закричал «Йиппи-кай-эй», и мы скакали бы галопом в обязательном облаке пыли, а если она была бы мокрой и грязной, каждый из нас должен был принести свою пыль, сухую. И волосы на теле буйно росли бы, даже пока мы ехали.

Будучи врачом, я не мог бы себе позволить рисковать на передовой, поэтому, если бы началась стрельба, я вернулся бы в фургон с печеньем, жевал бы табак и ждал жертв. Обычно это дробь в ягодицах, которую я удалял бы на публике после якобы обезболивающего глотка виски под насмешки старожилов и увещевания никогда не поднимать задницу во время перестрелки на случай, если на другой стороне окажется кто-то с извращенным чувством юмора.

Мы ночевали бы под звездами, травили байки, ели бобы и распевали при свете костра «Девушку, от которой я уехал» — и вот глаза уже на мокром месте, нижняя губа дрожит, хотя про себя мы думаем: «Да кому она нужна? Убирайтесь, щенки». И иногда по ночам, когда все было тихо, за исключением надоедливого воя койотов, меня тайно будил бы верный помощник преступника, коренной американец Тонто Мерфи (его мать была ирландкой).

— Мальчик Джон серьезно пострадал, — шептал бы он так, что клятва Гиппократа становилась мне важнее значка. Проткнув его геморрой раскаленной докрасна кочергой и перевязав носовым платком, пропитанным потом, я обнаружил бы, что он порядочный парень, который просто попал в плохую компанию, чтобы поддержать больную мать. Я бы подлатал его и пообещал присматривать за его матушкой. «Избавлялся бы ты от своих привычек, мальчик, или в следующий раз тебе не поздоровится», — говорил бы я в соответствующей грубой, но любезной манере.

— Благослови вас Бог, док, — традиционно бы отвечал он, — но теперь мне нужно переправить немного крэка через Рио-Гранде, так что проваливайте.

И когда мы возвращались бы в город, люди собирались бы поприветствовать нас.

— Вон идет старый док Фаррелл, — говорили бы они. — Однажды он застрелил мужчину в честном бою, но это было из-за женщины, и он уехал на Запад, чтобы забыть. Забавно, что он оказался геем.

— Да уж, ну и грудки, — согласился мой коллега, произнося эти слова с некоторым удовольствием, так как нечасто нам выпадает шанс сказать подобное их с чистой совестью. — Прямо огромные. Самые большие из тех, что мне доводилось видеть в жизни.

Мы, деревенские врачи, близки к природе и серьезно относимся к своим обязанностям. Уже несколько лет у меня в приемной есть кормушка для птиц. Птичий корм, червяки, арахис — у нас разнообразное меню, но любимое угощение — сало, и проблемы вызывает только наша щедрость.

Пословица гласит: дайте человеку рыбу — и вы накормите его на один день, научите человека ловить рыбу — и вы накормите его на всю жизнь. Дайте кучке жадных маленьких засранцев бесплатный обед каждый день, и они набьют себе брюхо до отвала. Мы внедрили эту культуру раздаточных материалов, спровоцировав разгул обжорства и лени.

Самая крупная синица с самой большой грудкой, натрескавшись насыщенного жира, отодвинулась от птичьего стола, плюхнулась на землю и несколько раз нерешительно трепыхнулась и пискнула. Затем уселась, как бы откинувшись на спинку стула, и апатично пожала плечами, будто произнеся: «Ну что я могу поделать? Моей вины тут нет — я же почти ничего не ем. Это все из-за гормонов».

Забота о здоровье всегда в приоритете у хорошего врача, поэтому я взял синицу в руки, осмотрел, проверил липиды и прочитал ей лекцию о диете и физических упражнениях. Лети, напутствовал я, будь храброй, пой свою песню, прыгай с дерева на дерево.

— Теньк, — без энтузиазма сказала синица. Но в ее взгляде читался вопрос: «Не могли бы вы просто дать мне таблетки или что-то в этом роде?»

Я открыл окно и выпустил ее, чтобы она, как я надеялся, взлетела к синему небу. К сожалению, я был на втором этаже, и синица камнем спикировала вниз, оглушив проходящего отрицателя изменения климата, а затем решительно заковыляла обратно к кормушке.

Меньше жиров и углеводов, больше клетчатки, думал я.

И надо бы скорее завести кошку.

Смута в Северной Ирландии была ужасным и печальным периодом, унесшим множество жизней и причинившим немалый ущерб стране. Оглядываясь назад, хочется спросить: зачем и кому все это понадобилось и куда нас это привело?

Этот текст был отобран на соискание премии имени Майкла Маклэверти за лучший короткий рассказ.

— Доктор, вы нам нужны прямо сейчас, — сказал хриплым голосом звонивший, которого я тогда не узнал. — У нас на ферме О’Каллагана произошел несчастный случай, есть пострадавшие, и довольно серьезно.

— Хорошо, — сказал я. — Cейчас буду. Вызову скорую, чтобы она была там к моему приезду…

Меня прервали:

— Никакой скорой, док, только вы, — и связь оборвалась.