— Кто-нибудь погиб?

— Нет, слава богу, все обошлось, но Беляев хочет срочно видеть тебя.

— Передай ему, что выезжаю! — Маркелов отключил телефон и потянулся за рубашкой.

Инна уже набросила халат и, поджав под себя ноги, сидела на краю кровати. Ничто не свидетельствовало о бушевавшей здесь страсти.

— Что-нибудь случилось?

Маркелов попытался улыбнуться:

— Не переживай, все обойдется.

От женщин не убегают сломя голову, — невзирая на обстоятельства, — тем более от таких, как Инна. Следовало поставить точку, но так, чтобы ни жестом, ни словом не испортить установившейся между ними гармонии. Захар тщательно заправил рубашку в брюки. Подошел к зеркалу, поправил воротник и, чмокнув Инну в щеку, направился к двери.

— Извини.

Вот теперь, кажется, все.

— Когда тебя ждать?

Маркелов слегка нахмурился. А вот этот вопрос был лишним. Если бы он сам знал! Не следует омрачать расставания.

— Я позвоню тебе. А там обо всем поговорим… Закрой дверь, — он потянул на себя ручку двери.

Таким людям всегда нелегко смотреть в глаза. Даже не в силу того, что они наделены немалыми возможностями и огромным влиянием, которыми запросто могут потягаться с влиянием вице-премьеров, а в силу того, что взгляд их обладает невероятной энергетикой. Создавалось впечатление, что собеседник прожигает тебя насквозь. Хотя как будто он ничего для этого не предпринимает, просто глядит на тебя, не мигая, а сам в это время, быть может, думает о чем-то постороннем. Не у всякого, даже самого крепкого человека хватает духа выдержать подобный взгляд. Казалось, что если не отведешь глаза, так свалишься, здесь же, напрочь обесточенным.

И Маркелов не выдержал, отвел глаза. Взгляд его уперся в туфли Беляева, начищенные до блеска. В этот самый момент битое стекло под ногой генерального директора зловеще треснуло.

То был дурной знак.

— Ты хоть знаешь, сколько я вбухал в этот ремонт? — спросил Беляев ровным голосом.

Слова генерального директора прозвучали глухо — такое впечатление, как будто он говорил откуда-то издалека. На самом деле Беляев стоял на расстоянии вытянутой руки, и Захар кожей ощущал его нервное дыхание.

Маркелов поднял глаза и уверенно посмотрел на Бориса Алексеевича. Нельзя же все время пялиться себе под ноги — что он подумает!

— Знаю, что очень много, — ответил Захар и почувствовал, как в голос примешались нотки вины.

А вот этого следовало избегать. В конце концов, ведь не он же устроил этот пожар! Он добился того, что охрана «Российского ковчега» сделалась одной из лучших в Москве, пожалуй, что покрепче охраняют только Кремль. Но кто же думал, что по офису станут палить из гранатомета!

— Очень много, — все тем же спокойным голосом продолжал Беляев. — Сам подумай, какие здесь площади! — Он обвел руками помещение. — На отделку шел самый современный материал. Думал, что на долгие годы, и вот на тебе!

Все-таки генерального директора пробрало, и он отчаянно рубанул рукой.

К ним никто не подходил, охрана держалась на почтительном отдалении, образовав нечто наподобие круга. Только рабочие, в ярких оранжевых комбинезонах, совершенно не обращая внимания на беседующее начальство, собирали битое стекло в мешки. Судя по пробоинам в стенах и по грудам битых кирпичей, валявшихся по всему полу, ущерб зданию был нанесен немалый и обломки им предстоит выносить пару дней кряду, не разгибая спины.

Резко развернувшись, Беляев пошел к выходу, и Маркелов обреченно зашагал следом, цепляя носками ботинок хлам под ногами. Генеральный директор остановился напротив пробоины в стене. Именно сюда угодила граната, прошив стеклянные двери офиса. Оставалось только удивляться, как разорвавшаяся граната не зацепила никого из охраны, дежурившей в холле. Разве только что чудом!

Стеновые панели были безнадежно испорчены разыгравшимся пожаром. Потом дело довершила струя воды из брандспойта. Было о чем пожалеть и от чего почесать затылок.

Ковырнув ногтем оставшийся на стене нагар, Беляев некоторое время созерцал испачканный палец, после чего спросил все тем же голосом:

— Значит, ты говоришь, что стреляли дважды?

— Да, — подтвердил Захар. Для него молчание начальства было куда хуже всякой выволочки. За все время разговора Беляев даже не повысил голоса, а только бродил по пепелищу, глубокомысленно молчал и порой задавал неприятные вопросы. Разговор — хоть какая-то разрядка, а молчание только на психику давит. — Первый выстрел был произведен из проезжающей машины. Граната угодила в дверь и разнесла ее…

— Это я вижу, — недовольно буркнул Борис Алексеевич.

— …второй выстрел был сделан из противотанкового гранатомета одноразового действия, ориентировочно «LAW 72», — продолжал Маркелов.

— Это который с трубой, что ли? — уточнил Беляев.

— Да.

— Ого!

— Да. Чтобы привести такое оружие в боевую готовность, надо повозиться, — доложил Маркелов. — Прицельная дальность до 300 метров. Однако граната может лететь до тысячи метров.

— Серьезная штуковина! — безрадостно заметил Борис Алексеевич. — Вот с такими людьми приходится иметь дело. А потом у меня спрашивают, почему я такой суровый? Что мне, миловаться, что ли, с ними?! Они в меня гранатами швырять, а я к ним с объятиями, что ли, лезть? — Последние слова прозвучали несколько резче и с явным упреком начальнику службы безопасности, дескать, чего же ты недоглядел мое имущество. Можно было подумать, что он просил у него совета, но за время совместной работы Захар понимал, что это не так. Беляев крайне редко спрашивал чье-то мнение. Ему по душе был авторитарный способ руководства, а потому он всегда выдавал готовые решения, которые следовало немедленно исполнять, бодро взяв под козырек. — Нет, мои хорошие, если вы врываетесь в мой дом с гранатой, то не ждите от меня цветов!.. Вот разве что на могильную плиту.

И опять совершенно невыразительные интонации. Наоборот, его голос сделался даже глуше, что только подчеркнуло серьезность угроз.

— Засекли машину, из которой был сделан первый выстрел?

Генеральный во всем был профессионалом и не оставлял без внимания даже малейшую мелочь. И прогулка по битому стеклу — это не дань праздному любопытству, а часть большой аналитической работы. Шаг за шагом, по крошечным кускам мозаики, он стремился охватить всю картину произошедшего. И заодно прикинуть размер нанесенного ущерба. Маркелов знал, что Борис Алексеевич не принимал скороспелых решений, все свои действия он тщательнейшим образом продумывал. Сейчас в коре головного мозга проходила усиленная работа, и нейроны, возбужденные до предела, стремились подсказать нужное решение. Первый этап осмысления был закончен, теперь можно подняться на следующий уровень.