— Сука, урою! — заорал Тарас Кораблев, когда шок первых впечатлений прошел и загорелись болью скулы. Он ухватил Борисова за грудки и с легкостью Шварценеггера поднял в воздух. — Я тебе покажу, лидер, голгофу!

— Кастрировать гада. — Витя Новомосковских горестно посмотрела на свой подол и устремилась к раковине. — Олька ему живенько даст семейный уют!

— Тетя Фира, спасибо, из индюшатины особенно вкусно. — Невозмутимо хлебавший суп Снегирев доел последнюю ложку и, отказавшись от пельменей, ласково улыбнулся Кораблеву: — А говорят, плохо живем. У них в грязи бьются, а у нас в сгущенке. Ну все, брек! Забыл, что вы в разных весовых категориях?

— Катись, интеллигент. — Тарас отпустил свою жертву, и та, всем видом выражая готовность и впредь страдать на благо отечества, удалилась — руки в карманы.

Страсти постепенно улеглись. Пострадавшие смыли сгущенку с пораженных мест, на кухне появилась Оля Борисова и начала подтирать за супругом, а тетя Фира достала ужасно дорогое, присланное Софочкой оливковое масло и стала пользовать им страждущих: при ожогах, говорят, нет лучше средства.

— Кыш, падла фекальная. — Снегирев согнал наглую зеленую цокотуху с налитого в блюдечко варенья и принялся пить чай, а тем временем напутствия в адрес интеллигенции, выраженные в сугубо расейской форме, поутихли, откуда-то выполз обожравшийся Пантрик, и воцарилась гармония. Однако, как показало дальнейшее, ненадолго, — видимо, уж день выдался такой сволочной.

Снегирев даже не успел долить себе заварки, как из коридора послышался звук шагов, перемежаемый громкими криками, и в сопровождении Юрасика появился господин Новомосковских. Он был зол как черт и, заметив свою благоверную, с грозным видом приблизился к ней:

— Пожрать есть чего? А то мы пиво пить сядем. — В предвкушении полудюжины «Невского оригинального» он сделал мощное глотательное движение.

— Ты это откуда такой наскипидаренный? — Воспоминания о погубленном халате были еще свежи, и Витя прищурилась на супруга, как потревоженная пантера: — Прищемил чего-нибудь в дверях? Так не печалься, невелика потеря…

— Нишкни у меня, стервоза. — Набычившись, Валя Новомосковских сделался мрачен как туча, однако от неприятной темы тут же ушел. — Будешь тут наскипидарен. От бомжей прохода не стало, достали, сволочи. — Сморщившись, понюхал борщ, посмотрел, ища поддержку в лицах окружающих, и мысль свою продолжил: — Едем мы с Юрасиком спокойно по Кирочной, скорость шестьдесят, никого не трогаем. Вдруг уже на подходе к дому — пожалуйста: появляется чувырла. Грязная как свинья, одета в драную кацавейку и явно не в себе. То ли обкуренная, то ли бухая, хрен ее разберет, только по сторонам не смотрит, а бредет, уставившись в землю, прямо на проезжую часть. Прям мне под колеса! — Валя изобразил ситуацию руками и вытер покрасневший от волнения нос. — Я по тормозам, дорога, блин, мокрая, ну и натурально шваркнул эту бомжовку в окорок. Не сильно. Меня чуть кондратий не хватил, из машины вылезти не могу — вдруг, думаю, с концами, а ей, суке, хоть бы что: встала и похромала дальше, только за жопу держится. И самое интересное, поковыляла-то она куда? — Валя выдержал эффектную паузу и внезапно разъярился: — В нашу парадную, едрена вошь, в подвале, оказывается, у нас обретается. Ну я устрою ей веселую жизнь…

Снегирев неожиданно поднялся и, тронув рассказчика за плечо:

— Пойдем-ка со мной, — быстро направился в коридор. — Проведаем кое-кого.

— Ты чего это, Алексеич? Куда я от пива-то? — Еще не понимая, в чем дело, тот двинулся следом, успев только оглянуться на Юрасика: — Без меня не начинай, я быстро.

— Эй, соседи?.. — В подвале, как в гадюшнике, было тепло и сыро, едко пахло крысиным дерьмом, и, придерживая Новомосковских за локоть, Снегирев принялся пробираться через залежи мусора. — Дрыхнете, что ли?

Ему никто не ответил, только где-то капала вода из проржавевших труб, и лишь когда приблизились к бомжовскому лежбищу, стали слышны прерывистые свистящие хрипы. Будто кто-то умирал мучительно и трудно.

— Алексеич, бля, а что это с ней? — Новомосковских внезапно вздрогнул и замер как вкопанный. — Честное слово, она из-под моих колес на своих двоих ушла, сукой буду, да и Юрасик не даст соврать.

У его ног лежала давешняя чокнутая бомжовка в драной промокшей кацавейке, на ее губах клубилась белая пена, а на груди был приколот листок с одним-единственным словом «Надоело». Тут же неподалеку валялась бутылка из-под уксусной эссенции, и Снегирев, приподняв пострадавшую за плечи, оглянулся на Новомосковских:

— Не стой столбом, берись с другой стороны.

— Ну вонища… — Сморщившись, Валя обхватил обутые в обрезки валенок немытые целую вечность ноги и сразу же отвернул в сторону нос. — А куда ее кантовать-то, Алексеич?

— В машину к тебе. — Киллер осторожно придержал голову пострадавшей и стер ладонью пену с ее губ. — А потом в больницу. Давай шевелись!..

— Ты что, Алексеич! — Вздрогнув, Новомосковских разжал пальцы, и, ударившись о землю, женские ноги подняли облачко пыли. — Да она же мне весь салон испоганит, чехлы…

— Не поедешь, я тебе всю жизнь испоганю. — Снегиревский голос был тих, а сказал он это как-то нехотя, словно через силу, однако Валя ему поверил сразу. Даже ни секунды не сомневаясь.

Верно говорят в народе, что старый друг лучше новых двух. Особенно если член у него массивный и изогнут словно боевой лук, а жена с детьми сопливыми пребывает на даче.

Зоечка мудрость народную не забывала ни на миг и, помимо Ведерникова, имела отношения весьма близкие еще и с давним своим знакомцем — Игорем Спиридоновичем Крученком.

Несмотря на кой-какие минусы — жену и лысину, — любовником тот был неотразимым и, заглотив бутылку водки, мог не кончать целую ночь. А что еще надо бедной девушке, кроме денег, конечно, для полного счастья? К слову сказать, и в финансовом плане Игорь Спиридонович был когда-то очень неплох, но времена изменились, и нынче от него Зоечке перепадали в основном гормоны.

Дело было далеко за полночь. За распахнутыми настежь окнами стояла августовская ночь. В теплом воздухе роилась мошкара, ветер шелестел в ветвях деревьев и доносил сквозь занавеску запах свежескошенных трав, приятно щекотавший Зоечкины разгоряченные ноздри. Она пребывала в истоме, высоко уперев пятки своих стройных ножек в цветастые обои, и в ее уставшем теле уже не осталось ни сил, ни желаний, а во взлохмаченной голове вертелась одна-единственная, правда приятная, мысль. О ста зеленых, обычно презентуемых ей господином Крученком в конце свидания А ну как дела у него пошли в гору и отвалит больше? Сам Игорь Спиридонович, начавший, как обычно, ночь страсти с бутылочки «Столичной», тоже изнемог и, не доведя свой коитус до победного конца, что, строго говоря, является одной из вариаций импотенции, пронзительно храпел, уткнувшись лысиной возлюбленной в плечо.

Нос картошкой, грудь впалая, цыплячья, ноги кривые, густо поросшие рыжим волосом, — неказист, да и не важно.