Ей жилось удобно и спокойно. Она ничего другого не хотела.

Однажды Никита неожиданно, без звонка, пришел к ней наработу к концу дежурства. Был жаркий, душный июль. Они вышли в институтскийсквер. Он сказал, что с женой развелся, и хватит валять дурака. Она поговорилас ним, спокойно и холодно, потом они немного погуляли по Сретенке, зашли вкакое-то кафе, он сказал, что не может без нее жить, а она ответила, что ей этоуже безразлично.

Гришка в это время находился в командировке в Финляндии.Митюша был с няней на даче. Они сами не заметили, что из кафе идут пешком доКропоткинской, и не куда-нибудь, а в дом к Ракитиным. Там было пусто. Ихбросило друг к другу, без всяких слов и объяснений.

Но потом она увидела, какая в доме грязь, раковина полнапосуды, по кухне бегают тараканы. Родители, бабушка и няня на даче, а Никитапишет, все время пишет, и ничего не замечает вокруг. Некогда ему.

В журнале сменился главный редактор, отношения с ним несложились, пришлось уволиться. К тому же кропать комсомольско-производственныеочерки он устал, и работает сейчас над большим авантюрным романом о гражданскойвойне, который вряд ли напечатают.

Он стал читать ей вслух куски, роман был замечательный, но,слушая, она думала о том, что эти вымышленные люди для него куда важнее, чемона живая, и события романа уже заслонили для него то серьезное, реальное, чтопроизошло здесь всего лишь полчаса назад.

И еще она представила большие удивленные глаза своего сынаМитюши, неизвестную ей пока девочку Машу, о которой Никита даже словом необмолвился, будто не было ее вовсе.

– А как твоя дочь? – спросила Ника в паузе между главами.

– Растет, – ответил он, – на меня очень похожа… Так вот,глава десятая…

«Все правильно, – подумала она, – я поступила совершенноправильно и разумно…»

– Может, ты останешься? – спросил он осипшим от долгогочтения голосом. – И вообще, хватит валять дурака.

– Действительно, хватит, – жестко сказала она, – все этонапрасно. Нельзя дважды войти в одну реку.

– Перестань врать. Ты не любишь его. Тоже мне, Гришкинажена… Ты моя жена, а не его, и никуда я тебя не отпущу, – Никита прижал ее ксебе так сильно, что она не могла возразить.

А потом все-таки ушла. И постаралась забыть, повторяла, какзаведенный автомат, что нельзя дважды войти в одну реку, твердила это ему,когда он звонил, и самой себе.

Примерно через полтора года он позвонил ночью, страшновстревоженный, и попросил ее приехать.

– Машка живет сейчас у нас. Сегодня утром она полезла водворе на дерево, упала и распорола ногу о железный забор. Мы были в больнице,ей наложили швы, но сейчас нога распухла, температура тридцать девять. Я боюсьвызывать «Скорую», боюсь отдавать ее в больницу.

Ника тут же приехала. У ребенка был сепсис. Рана на голениоказалась глубокой, рваной, очень нехорошей. Такие нельзя сразу зашивать, ихнадо оставлять открытыми, постоянно промывать, чтобы не было нагноения.

При слове «больница» девочка начинала горько, испуганноплакать. Ника сделала все необходимое, осталась у Ракитиных до утра, потомприезжала каждый день в течение недели, обрабатывала рану, когда сталовозможно, сама наложила швы.

– Ну ладно, ребенок – это святое, – снисходительно хмыкнулГриша и больше ни слова не сказал, но было видно, как сильно он напрягся.

После этого они не виделись больше, но в глубине душипоселилась бессмысленная пустая надежда. Ника изо всех сил пыталась бороться сэтим, уговаривала себя, что это бред, безумие какое-то, и пора уже выбросить изголовы. Жизнь течет спокойно, разумно и правильно. Нельзя войти второй раз в туже реку, в родную теплую реку, даже если на суше ты задыхаешься от одиночества,как полудохлая рыба.

– Федя спит, – сообщил врач, – и будет спать еще часов пять,не меньше. У него сегодня опять был припадок. Пришлось вколоть большую дозууспокоительного, а потом поставить капельницу. Вообще, после вашего последнеговизита его состояние ухудшилось.

– Куда уж хуже…

– Ну, пределов нет, – жестко усмехнулся врач, – впрочем,один предел имеется. Летальный исход.

– Вы хотите сказать, у Феди опять настолько тяжелоесостояние, что возможен летальный исход? – Нет, этого я не говорил. Жить онможет еще долго. Другое дело, качество этой жизни. – Холодные ярко-голубыеглаза впились в лицо, ощупали шею плечи. – Я каждый раз хочу сказать вам и нерешаюсь. Мне кажется, вам бы стоило обследоваться у онколога. Могупорекомендовать отличного специалиста.

– Спасибо.

– Спасибо – да, или спасибо – нет?

– Нет.

– Ну, как знаете… Да, а где вы пропадали, если не секрет? Ятут пытался дозвониться вам, вас не было. Уезжали куда-то?

– Почему вы так решили?

– Обычно после десяти вечера вас всегда можно застать дома.

– Вероятно, что-то случилось с телефоном.

– Вероятно, – легко согласился доктор, хотя по глазам быловидно, что не верит, – так вы уже починили телефон?

– Да, конечно. Теперь все в порядке. Вы мне пыталисьдозвониться потому, что у Феди случился припадок?

– Нет. Я же сказал, припадок случился сегодня утром. Дело вдругом. Федя опять стал произносить кое-какие невнятные слова. Нянечкауслышала.

– Подождите, – Егоров быстро прошел по палате из угла вугол, потом стал зачем-то застегивать халат, который был накинут на плечи, –давайте все сначала, пожалуйста, с самого начала.

– Да, собственно, ничего особенного не случилось, – пожалплечами врач, – ну, пробормотал опять несколько слов. Ни малейшего смысла.

– Как же?! – Егоров застегнулся до горла и тут же сталрасстегивать пуговицы, одну оторвал и зачем-то протянул врачу на ладони. Тотмолча взял и положил в карман. – Ну как же ничего особенного? – повысил голосЕгоров. – Он ведь молчал четыре года. Только «омм», и больше ни малейшегозвука. Вы меня уверяли, будто он никогда не заговорит. И вот пятнадцать днейназад он стал произносить слова, вполне внятные.

– Ну какие же внятные? – снисходительно улыбнулся врач. – Яотлично помню. Это был бессмысленный бред. Какой-то Желтый Лог, город солнца.Бред.

– Подождите. Не перебивайте меня. Вы тогда мне то же самоеговорили. И уверяли, будто слова вырвались у него случайно и ничего не значат,ни о какой ремиссии не может быть речи. Вот если это повторится, тогда да. Ведьповторилось!