В первую секунду Казанова, тронутый благодарностью, простилсвоих подавителей и был близок к тому, чтобы отказаться от планов побега. Таклегко несчастье унижает человека.

Лоренцо рассказал Казанове, что Брагадино пал на колениперед тремя инквизиторами и со слезами на глазах умолял об этой милости, еслиКазанова еще жив.

Как-то утром Казанова понял, каким хорошим оружием являетсязадвижка от чердака. Он взял ее, спрятал под одеждой и унес в камеру, гдепристроил в углу.

Эта работа была ему внове. Но ему нужно было оружие длязащиты и для нападения. Почти в темноте он тер задвижку перед окном своимкуском мрамора, держа его в левой руке. За восемь дней он отшлифовал восемьпирамидообразных скосов, которые сходились так, что образовывали настоящееострие; скосы были длиной в полтора дюйма. С острием задвижка превращалась ввосьмигранный стилет, весьма тонкой выделки. Это была тяжелейшая работа с техпор, как ее изобрели тираны Сицилии.

Правая рука Казановы стала столь натруженной, что он едвамог ею двигать. Суставы левой руки почти лишились кожи и образовали однубольшую рану из-за многочисленных волдырей. Окончание своего труда стоило ем??больших страданий. Он уже был горд своим оружием, хотя еще не знал, для чегооно может пригодиться. (Казанова всю жизнь хвастал своим побегом. Казароттиписал в одном из писем: «Мне кажется, он теперь не может даже пообедать безтого, чтобы не положить кусок свинца из Венеции, как Агафокл, став королем, немог забыть о своих горшках.»).

Его первой заботой было найти убежище для задвижки, чтобы еене обнаружили при тщательном обыске. После многочисленных попыток он спрятал еепод сидением кресла. «Я был горд этим, я признаю. Но мое тщеславие шло не отуспехов; ибо тогда удача играла большую роль, но особенно от того, что я смогустроить побег и имел мужество совершить его, несмотря на все неблагоприятныеобстоятельства, которые в случае провала чрезвычайно ухудшили бы мою ситуацию исделали бы невозможным освобождение».

После трех-четырех дней напряженных размышлений он решилсделать дыру в полу под кроватью. Он знал, что комната под его камерой, где онвидел господина Кавалли, каждое утро открывается, и он надеялся с помощьюверевки из простыней, которую он привяжет к ножке кровати, спуститься вниз,чтобы спрятаться за большим столом трибунала и как откроется дверь, убежать.Если сбир стоит на вахте, он уложит его своим стилетом. Но как мог он помешатьтюремщикам убирать его камеру и обнаружить дыру и щепки? Кроме того, покусанныйблохами, он требовал, чтобы ее убирали ежедневно.

Не найдя никакого основания, он тем не менее стал запрещатьуборку. Через восемь дней Лоренцо спросил его о причине. Пыль заставляет егочудовищно кашлять и может довести до смерти, ответил Казанова.

Лоренцо обещал влажную уборку.

Это еще хуже; влажность приведет к чахотке. На целую неделюКазанова обрел покой. Потом Лоренцо приказал все прибрать, вынести кровать начердак и зажечь свечу, чтобы можно было убраться получше. Казанова признается,что кровь застыла у него в жилах. На следующее утро он порезал себе палец,окровавил основательно платок и сказал Лоренцо, что от кашля у него разорвалсясосуд в легких и ему нужен врач.

Доктор подтвердил разрыв сосуда и выписал рецепт. Казановапожаловался на уборку, доктор также подтвердил опасения Казановы, как разсейчас еще один молодой человек по той же причине лежит при смерти. Лоренцообещал никогда не убирать. Сбиры поклялись убирать камеры только самыхненавистных заключенных.

Длинными зимними ночами Казанова проводил девять-десятьчасов во тьме; в туманные дни, которые зимой весьма часты в Венеции, было тактускло, что он не мог читать. Поэтому он решил поставить себе лампу. У него былгоршок, где он делал яичницу-глазунью. Для салата он просил покупать оливковоемасло. Фитиль сделал из хлопка, надерганного из стеганого одеяла. От сильнойзубной боли он просил Лоренцо дать ему кремень, который днем лежал в уксусе.Стальная пряжка на его ремне служила кресалом. Так как врач прописал ему сернуюмазь от зуда, вызванного краснухой, он просил Лоренцо достать ему серы и серныхнитей, масло для мази у него было. Теперь не хватало только трута. Он вспомнил,что велел портному положить на плечи нового костюма губку от пота. Новый костюмвисел перед ним.

Но портной мог позабыть о губке. Казанова колебался междустрахом и надеждой. Шаг, жест и он узнает. Он подошел к костюму, но неосмеливался потрогать, а упал на колени и пылко взмолился господу, чтобы портнойне забыл о губке. Потом разорвал подкладку и нащупал губку. Вне себя отрадости, он поблагодарил господа.

Чуть позднее он посмеялся над собой. Только под СвинцовымиКрышами он мог возносить такие безрассудные молитвы. Недостаток физическойсвободы привел к упадку духовных способностей.

Вскоре у него была лампа. На первый понедельник поста онназначил начало работы. Он боялся, что карнавал принесет ему сотоварища покамере. В самом деле, в воскресенье масляницы прибыл Габриэль Шалон из Падуи,который занимался запрещенным ростовщичеством с молодыми людьми из хорошихсемейств и знал Казанову. Шалон поздравил Казанову с тем, что он получил его вкачестве товарища, и был уверен, что будет отпущен в тот же день. Казанова,рассказавший как он день за днем надеялся на освобождение, развеселился поповоду аналогичного заблуждения. Конечно он не отважился рассказать окаких-либо приготовлениях к побегу. Кроме того, болтливость Шалона мешала емучитать. Шалон был суеверен и хвастлив. Он непрерывно жаловался, что арестподорвет его доброе имя. Через четырнадцать дней после пасхи Габриэля отослалив Кватро.

Теперь Казанова приступил к делу. Он отодвинул кровать всторону, зажег лампу, опустился на пол и стал складывать щепки на платок, рядомс собой. Острием пики он ковырял доски, отломил первые две щепки толщиной спшеничный стебель, скоро они стали толще. Доска была из лиственницы вшестнадцать дюймов ширины. Он начал на месте, где сходились две доски.

Так как там не было ни гвоздя ни железной скобы, то все шлогладко. Через шесть часов он завязал платок в узел, чтобы на следующее утроспрятать щепки под кучами бумаги. За первые три недели он окончил три доски, нодобрался до слоя мрамора, который в Венеции зовется «terrazzi marmorin». Такойпол распространен в лучших домах Венеции, заменяя самый хороший паркет.

В отчаяньи он вспомнил рассказ Тита Ливия, как Ганнибал,пробивавший путь через Альпы, вначале размягчал скалы уксусом, а потом дробилих. Поэтому Казанова вылил в дыру фляжку крепкого винного уксуса и покончил смрамором, то ли от уксуса, то ли от новой силы, с которой он острием задвижкикрушил замазку между кусками мрамора.

Однако в 1791 году Казанова написал графине Ламберг: «Читаюту Тита Ливия, что Ганнибал победил Альпы уксусом. Только слон может сказатьтакую глупость. Тит Ливий? Ни в коей мере. Тит Ливий не был дураком. Тит Ливийсказал aceta, то есть топором, а не aceto, не винным уксусом».