— Вот ресторан, тут напротив и гостиница.

«Лучше сразу к гостинице не подъезжать», — подумал Платон Михайлович и сказал:

— Давай к ресторану.

— Чего это?

— К ресторану, говорю, подъезжай. С такой ездой кого хочешь голодом уморишь…

— Чего это? Езда обыкновенная, — сказал неторопливый извозчик и подвернул к ресторану.

Платон Михайлович вылез из саней, расплатился с извозчиком и, прислушиваясь к визгу настраиваемых в ресторане скрипок, оглядел улицу.

На противоположной стороне, под фонарем над широким подъездом, красовалась огромная ярко намалеванная вывеска: «Гостиница для приезжающих». Ни у подъезда гостиницы, ни на улице возле ничего подозрительного приметно не было.

Платон Михайлович подождал, пока извозчик отъедет, пересек улицу и, войдя в подъезд, неторопливо отворил тяжелую дверь, обитую войлоком и черной клеенкой.

В вестибюле, прямо против дверей, у лестницы с красной ковровой дорожкой, громоздилось огромное чучело матерого бурого медведя. Медведь стоял дыбом, растопырив и протянув вперед лапы, словно благословлял входящих в гостиницу. Пасть у него была разинута, и на белых клыках болталась, свисая к груди, жестяная с сургучной печатью кружка для сбора пожертвований в пользу увечных воинов.

Рядом с медведем стоял швейцар в черной ливрее, обшитой золотыми галунами. Он был маленький, с голым, собранным в кулачок лицом и с седыми космами волос, спускающимися на позолоченный воротник ливреи.

Все это сразу увидел Платон Михайлович с удивительной отчетливостью, все до самых мелочей, и сейчас же подметил пристальный и, показалось ему, пытливый взгляд старичка, по привычке глуховатых людей склонившего голову набок.

— В тринадцатом номере дома? — спросил Платон Михайлович.

— Как же-с, дома. Второй этаж налево. Проходите, — сказал старичок швейцар и опять пытливо посмотрел на Новоселова.

«Наверное, наш», — подумал Платон Михайлович. От его внимательного взгляда не укрылось едва мелькнувшее в глазах старика чувство товарищеского расположения.

«Конечно, наш… — думал он, подымаясь по лестнице. — Да и вряд ли иначе дали бы явку сюда…»

В коридоре второго этажа было полутемно, однако Платон Михайлович сразу нашел тринадцатый номер и постучал в дверь.

— Войдите, — ответил голос из-за двери.

Платон Михайлович отворил дверь и в маленьком номере с горящей на столе лампой увидел высокого статного офицера в форме артиллерийских войск.

«Не ошибся ли я? Тринадцатый ли это номер?» — подумал Платон Михайлович, совсем не ожидавший встретить на явке офицера, и остановился в нерешительности.

— Прошу вас, проходите, — сказал офицер, выжидательно глядя на Новоселова.

Платон Михайлович вошел в номер и плотно прикрыл за собой дверь.

— Сюда ли я попал?.. Я по поручению Иннокентия Адриановича, — сказал он, называя пароль. — Я относительно квартиры. Вы интересовались квартирой?

— Ах, от Иннокентия Адриановича, — сказал офицер. — Как же, как же, знаю… Он здоров?

— Здоров.

— Присаживайтесь. — Офицер подвинул к столу кресло и сказал тише. — Вы где остановились?

— Я прямо с вокзала.

— Письмо при вас?

— Да.

— Очень хорошо, — сказал офицер. — Сейчас пойдем. Минутку здесь посидите, а я вниз спущусь — номер сдам… Больше он нам не нужен, я только вас в нем ожидал.

Офицер вышел из номера. В коридоре раздался звон шпор и стих.

«Даже мандата не спросил… Наверное, назначен только для встречи… Куда теперь он поведет меня?» — думал Платон Михайлович и, подвинув к себе лежащую на столе книгу, стал рассеянно перелистывать пожелтевшие страницы. Так прошло несколько минут. Потом в коридоре снова послышались шаги, звон шпор, и дверь растворилась.

— Все в порядке, — сказал офицер, входя в номер, и стал снимать с вешалки шинель. — Пойдемте…

— Хорошо, — сказал Платон Михайлович.

Они вышли в коридор и спустились по лестнице.

— Если меня кто-нибудь спрашивать станет, — сказал офицер швейцару, — объясните, что отбыл по месту службы в город Ново-Николаевск.

— Слушаюсь, — сказал швейцар и растворил перед Платоном Михайловичем дверь. И опять Платон Михайлович подметил в лице швейцара едва уловимую дружескую улыбку.

На небе уже загорелись звезды. Из ресторана доносились звуки оркестра, играющего снова входящую в моду довоенную «Ойру». Вокруг уличных фонарей, предвещая мороз, колыхалось синее сияние. Снег подмерзал и звонко скрипел под ногами.

Офицер и Новоселов шли молча.

«Это они хорошо организовали, — думал Платон Михайлович. — Встреча в гостинице, номер сдан, и никаких следов не осталось…»

Офицер провел Новоселова по каким-то темным улицам и переулкам к небольшому дому за глухим забором и, толкнув не замеченную Платоном Михайловичем калитку, сказал:

— Входите сюда…

Платон Михайлович вошел в калитку и очутился в темном дворе с многочисленными надворными постройками — не то конюшнями, не то хлевами для коров, не то дровяными сараями.

— Сюда, за мной ступайте, — говорил офицер. — Темень-то здесь какая… Дайте руку…

— Ничего, я вижу.

Они подошли к черному крыльцу дома, стоящего в глубине двора. Ставни были закрыты, и дом казался тоже большим бревенчатым сараем.

Офицер в темноте нащупал дверь. Она была незапертой.

В сенцах было совсем темно, и только когда офицер отворил вторую дверь, показался мутный рассеянный свет.

Жаркий воздух с густым запахом квашеной капусты обдал лицо Платона Михайловича. Вслед за офицером он переступил порог и вошел в кухню с низким закопченным потолком и широкой русской печью в углу.

У кухонного стола, пригорюнившись, сидела какая-то старуха с темным морщинистым лицом. Голова ее была покрыта теплой шалью. На столе горел огарок сальной свечи.

— Дома? — спросил офицер.

— Дома, — ответила старуха, не поднимая