«Да-да, конечно, нужно идти в деревню, — мысленно повторял он слова доклада. — Может быть, это сейчас самое важное… Крестьянство испытало гнет власти интервентов и буржуазии — налоги, контрибуции, мобилизации, порки, расстрелы… Крестьянство стало другим… Нейтральное прежде, оно перешло на путь революционной борьбы с буржуазно-помещичьей диктатурой. Минусинское восстание… Крестьянство ищет союзника, руководителя, организатора… Этот руководитель — рабочий класс, большевики. Нужно крестьянские восстания ввести в организованное русло, расширять базы восстаний, устанавливать в освобожденных районах Советскую власть… Силы врага не столь велики: купечество, промышленники, тонкий слой богатых крестьян… Войска интервентов: американцы, англичане, японцы, французы… Англо-американцы используют как свою ударную силу обманутых чехов. Но чешские солдаты начинают понимать обман и не желают идти против русских рабочих, не желают гибнуть за интересы международного капитала… Три тысячи пятьсот человек чешских солдат посажены за колючую проволоку… Три тысячи пятьсот человек… Они не послушались своих продавшихся американцам офицеров и отказались ехать на фронт против Красной Армии… Нужно усилить агитацию среди чешских войск и среди солдат колчаковских дивизий, призванных по мобилизации… Но Красноярск?.. — вдруг ворвалась откуда-то из глубины подавленной тревоги неожиданная мысль и спутала весь ход рассуждений Платона Михайловича. — Красноярск!.. Пробрался же там в штаб провокатор, в штаб, подготовляющий восстание… Погибло дело, лучшие люди… По приказу Гайды были расстреляны пятеро наших подпольщиков, арестован секретарь областного комитета…»

Платон Михайлович украдкой посмотрел на усача и заметил, что тот, едва скосив глаз, наблюдает за ним. Однако, стоило только Новоселову пошевелиться, усач отвел взгляд и опустил веки.

Платон Михайлович почувствовал теплоту прилившей к лицу крови.

«Нет, это больше, чем странно… — подумал он. — Больше, чем странно…»

Он едва дослушал конец доклада и во время перерыва перед началом прений подошел к Михаилу.

— Кто этот усатый с горбатым носом? — Новоселов взял Михаила под руку и отвел в сторону.

— Не понимаю, о ком ты говоришь? — спросил Михаил и оглядел толпящихся у стола делегатов.

— В черном пиджаке и синей косоворотке…

— Это из Челябинска, делегат челябинской организации… А почему ты спрашиваешь?

— Ты его знаешь?

— Нет, впервые вижу. А что такое?

— Где-то я его видел, а узнать не могу, — помявшись, сказал Платон Михайлович.

— Ну, пойдем к нему, поговорим с ним.

— Нет, постой… Он меня узнал, но почему-то скрывает. Ты понимаешь?

— Скрывает?

— Да-да, отворачивается и делает, знаешь, такой безразличный вид… Очень мне все это странным показалось…

Михаил нахмурился и глядел в пол.

— Все мандаты проверены, и все как будто в порядке, — сказал он. — Впрочем…

— Что впрочем?

— И второй раз проверить не мешает, если у тебя такое подозрение появилось… Говоришь, узнать не хочет?

— Да, а я узнать не могу… Рано, конечно, его в чем-нибудь подозревать, может быть, и моя излишняя подозрительность виновата, но… Помнишь, как в Красноярске получилось?

— Еще бы не помнить… Ничего, пошлем в Челябинск шифрованную телеграмму — они быстро ответят, кто на конференцию послан. На телеграфе у нас свои люди есть — отправят вне очереди.

— Пока суд да дело, — начал было Платон Михайлович, но Михаил перебил его.

— А об этом ты не беспокойся. До конца конференции никто отсюда не выйдет. Еще прежде так решено было — и обедать и отдыхать тут… Разве что, когда сюда шел? — Михаил на мгновение задумался, потом взъерошил ладонью волосы и сказал: — Да нет, и тут должно быть все благополучно. Явки все сменены. В гостиницах да на постоялых дворах они были. Если его напарник сопровождал, все равно пути сюда не найдет. Каждого делегата через три квартиры проводили, и никто слежки не заметил. Ладно! Телеграмму пошлем, а там видно будет…

— Тяжело, конечно, на человека такое обвинение взваливать, — сказал Платон Михайлович, — но сам понимаешь…

— А никто пока на него никаких обвинений не взваливает, — возразил Михаил и, обернувшись к делегатам, громко и спокойно сказал: — Ну, что же, товарищи, продолжим нашу работу…

5

До самого конца конференции, как и говорил Михаил, три дня никто из делегатов не покидал хлебопекарни. Сюда организаторы конференции приносили пищу, здесь же в короткие перерывы между работой в дневные часы делегаты отдыхали на ларях и скамьях.

Когда работа подходила к концу и уже поговаривали о разъезде, Новоселов спросил Михаила.

— Получили ответ из Челябинска?

— Нет, — сказал Михаил. — Очень странно… Меня это начинает беспокоить. Первый случай, что они сразу не ответили.

— Может быть, там провал? Может быть, мандат челябинского делегата попал в руки контрразведчиков… Может быть, им попала в руки печать…

— Странно. Во всяком случае все это очень странно, — сказал задумчиво Михаил таким тоном, словно все предположения Новоселова не были для него новостью и давно уже приходили ему в голову. — Мы послали вторую телеграмму. Ответ должен быть непременно к утру. Придется челябинского делегата задержать здесь и не спускать с глаз. Он в самом деле кажется мне подозрительным. Посмотри, он все время наблюдает за нами, наверно, заметил, что мы говорим о нем, однако не решается подойти к нам… Странно… Своих, кого следует, я предупредил…

Платон Михайлович не знал, что думает делать Михаил и каким образом он рассчитывает задержать челябинского делегата до получения ответа на телеграмму, но расспрашивать его об этом не стал, а продолжал наблюдать за усачом. Теперь все в нем казалось Новоселову подозрительным — не только улыбка и пустой взгляд, но и одежда под заводского рабочего, и хрипловатый смешок, которым он часто прерывал свою речь во время беседы с делегатами, и слишком свободная разухабистая походка «рубахи парня».

«Да кто же он в самом деле? — думал Платон Михайлович, поглядывая