– Вы знали? – поворачиваюсь я к нему. – Вчера? Читали газеты? Это напечатано везде?

Он молча кивает.

– Почему же не сказали?

– Я все ждал, что вы сами об этом заговорите. Или сообщите, что ушли. А потом, когда стало очевидно, что вы ни о чем не подозреваете, даже газет не видели, просто сунули их под диван… Я решил, что не мое это дело. Что вам должен сообщить кто-нибудь другой… Филипп… Клара…

Знал ли Филипп? Что, если это и было причиной его натянутой веселости? Изображал полное неведение на тот случай, если я вдруг разрыдаюсь и заставлю его вернуться домой? Или все-таки не знал… Может, он живет в некоем своем, изолированном мыльном пузыре и весь уже там схеджировался… Не читает газет, не смотрит телевизор, даже эсэмэски не открывает… А вот пропущенный звонок от Клары – она-то, скорее всего, звонила именно по этому поводу. И Робин тоже знала. Беспокойство в ее голосе… болтовня о вкусняшках… ее настойчивое приглашение погостить на ферме… И вчера в пабе – как на меня все смотрели!..

– Сплошное вранье! – запальчиво возмущаюсь я. – Никуда я не уходила. Мои слова взяли и вырвали из контекста. Я сказала Стэну, что лучше вообще не буду участвовать в программе, если это участие подразумевает шумиху вокруг Ани! И про «вред для репутации»… Я говорила о себе! Это я портила репутацию программы, а не наоборот!

– Ничуть не сомневаюсь.

– Меня что же… таким образом увольняют?…

– Не знаю. Скверная история…

Он сочувственно накрывает мою ладонь своей. Видимо, именно так он обычно утешает. Какое-то время мы сидим молча, потом я спрашиваю:

– Вы еще хотите взять у меня интервью?

– А то! Реабилитация Габи Мортимер! Мне нравится вызов!

– Спасибо, – с сомнением хмыкаю я.

Он бросает взгляд на часы:

– Вот что. Меня поджимает время. Вы найдете чем заняться? Мне нужно бежать. Все это надо хорошенько обсудить. И еще Криста… Есть над чем поразмыслить. Но чуть позже, ладно? Или даже завтра?

– Конечно. Вас подбросить? – Я поворачиваю ключ зажигания. – Вам куда?

– Тоттенхэм.

– Ого… Я…

– Мне подойдет любое метро.

Машина трогается с места. Я жму на педаль, дергаю передачи, включаю радио, поглядываю в зеркала, внимательно слежу за другими автомобилями, светофорами… Но в голове при этом, не смолкая, звенит одна-единственная мысль: «Меня подставили!» Мои дорогие коллеги скормили газетчикам этот бред. Как же так?! Я ведь отдавала им всю себя… столько вытерпела… Звездочки мыльных опер, дурацкие законодательные акты ЕС, некондиционные бананы… Стэн, большие шишки, амбициозная Инди – на них мне плевать! Но вот Терри… Ее я считала другом.

Джек болтает без устали, но я не слушаю. Он пытается меня отвлечь. Говорит что-то о своем сегодняшнем задании, о том, что у будущей статьи есть все шансы попасть на обложку журнала.

Я торможу на светофоре. Надо бы показать Хейуорду, как я ценю его старания, поэтому я выдавливаю:

– Расскажите еще раз, о чем будет статья?

– Об отце мальчика-подростка, погибшего несколько месяцев назад на Красном море от взрыва бомбы в отеле. Помните? Это будет статья-призыв. Дело в том, что британским семьям выплачивается компенсация, если они потеряли близких в результате террористического акта; но только если это произошло на родной земле, а вот если беда случилась за границей – ничего не положено. Этот отец хочет добиться изменений.

– Ох, бедный… – Я чувствую себя пристыженной, мои страдания по поводу работы в сравнении с таким выглядят просто смешно. – Потерять ребенка – это жуткое горе… – Анины родители в Лодзи. – Даже представить страшно.

– Да уж, задача мне досталась не из простых. – Он слегка важничает.

– Во время интервью с людьми, пережившими такие страшные травмы, я всегда чувствую – чувствовала – себя виноватой. А им хочется выговориться – потому-то они и соглашаются. Думаю, для них это своего рода лечение. Журналисту же нужно раскрутить их на подробности, на яркие фразы, которые можно процитировать…

– Необходимо уметь отстраняться! – бросает Джек. – И быть тем, кем обязан. Играть. Отсекать какую-то часть себя.

– Бедный вы, бедный… И бедный отец.

Я бросаю взгляд в зеркало, сворачиваю влево на дорогу А3 и, прибавив газу, занимаю среднюю полосу автомагистрали.

Чуть дальше под углом к дороге стоит полицейский автомобиль с включенной мигалкой. Рядом с машиной двое патрульных, один из которых требовательно выбрасывает вперед руку. Я сбавляю скорость. Передо мной взвизгивает тормозами белый грузовик, его прицеп заносит, и, едва не сложившись пополам, словно перочинный нож, он, буксуя, останавливается на обочине.

Я медленно проезжаю мимо. Смотрю в заднее зеркало – полицейский подходит к грузовику. Закрываю глаза, тут же распахиваю, трясу головой. Полностью успокаиваюсь лишь через несколько минут. Неужели всю оставшуюся жизнь я теперь при виде полицейской машины буду покрываться холодным потом?

Когда мы подъезжаем к круговому перекрестку, Джек со смешком заявляет:

– Вы ужасный водитель. Не обижайтесь, пожалуйста, но это так и есть.

– Что?

– Уникальная гремучая смесь: самоуверенность и безрассудность.

– Я?! Да нет же! Я хороший водитель! Разве нет?…

– Нет. Вот зачем вы только что подрезали несчастный «Крайслер»? Обогнали, пристроились перед ним и тут же притормозили?

Опять он пробует меня отвлечь, на этот раз подшучивая.

Я сворачиваю на Вест-Хилл.

– Ах так? Тогда не повезу вас к метро. Выброшу прямо здесь, и придется вам долго-долго топать пешочком!

– Ой, простите! Больше не скажу ни слова. Вот, даже глаза на всякий случай закрою.

И он тут же выполняет обещание. Закрывает глаза, без шуток. Откидывается на сиденье, ерзает, устраиваясь поудобнее. Вот это и вправду отвлекает! Хейуорд убирает с лица волосы и легонько покачивает головой в такт звучащей по радио музыке. Филипп эту песню не любит. Простые слова, мелодия – два притопа три прихлопа, зато очень привязчивая, Милли частенько ее напевает. Был бы здесь муж, он переключил бы станцию. А я ощутила бы, что он меня осуждает. Просто поразительно, какой дерганой я стала из-за Филиппа! Постоянно чувствовала, что каждое мое действие сравнивается с неким недостижимым идеалом, и сравнение это не в мою пользу. Какое счастье освободиться от этого напряжения хотя бы на время!

Вот и метро. Я останавливаюсь на полосе для автобусов.

– Что ж, хорошего вам дня! – желаю я и на миг представляю себя домохозяйкой из Сомерсета – такой, какой я могла бы стать, сложись в моей жизни все по-другому. Привезла мужа на сельский вокзал и спешит назад домой, к целому выводку детишек.

Джек открывает глаза, смотрит на меня – взгляд ласковый, на губах мягкая полуулыбка: