– Я друг Бакстеров, у которых Аня работала в Патни. Хочу организовать выпуск небольшой памятной книги о ней. Для детей. Они ведь ее очень любили.

Я корчу удивленную гримасу: «Что вы несете?» Он морщит нос, умоляюще складывает ладони: «Помогите! Подыграйте!» Слушает.

– Да, знаю. Вот я и хотел бы, если можно, увидеться с вами, поговорить об Ане. Это удобно? Да?

Когда он прячет телефон назад в карман, я спрашиваю:

– К машине?

– Да.

– А Криста? Встречаемся с ней завтра, да? Вы про это удобство спрашивали?

– Мать честная! – нежно выдыхает он.

Роясь в сумочке в поисках ключей от дома (и почему им не лежится на месте, во внутреннем кармашке?), я настороженно прислушиваюсь к звукам за воротами, к чьим-то шагам. Нервы взвинчены до предела. По дороге из Патни мир, казалось, заполонили красные машины. Ставлю сумку на землю – так удобнее ее перетряхивать – и опускаюсь на корточки. Наконец-то! Вот вы где. Надо купить брелок побольше. Выпрямляюсь, нащупываю замок, подхватываю сумочку. Открыть дверь, юркнуть внутрь. Быстро захлопнуть. Обессиленно привалиться к ней спиной. Я дома! Такое чувство, будто только что была на волосок от гибели.

На коврике что-то лежит. Посылка размером с небольшую книгу, упакованная в точно такой же коричневый конверт с мягкой подложкой, каких было полно в шкафу у Марты. Я сажусь на ступени и вскрываю его. Внутри диск DVD. «Я слежу за тобой-2: Выпускной бал». «Детям до 15 лет смотреть не рекомендуется». И больше ничего.

Пронзительная трель дверного звонка. Звук отдается во всем теле, уши закладывает, кровь вскипает.

Я чуть приоткрываю дверь, выглядываю в щелку.

Он стоит на пороге и двумя пальцами, словно пакетик с собачьими какашками, держит мои ключи.

– Вы оставили их снаружи в замке.

Я медлю, потом протягиваю руку:

– Спасибо. Я, видимо… Я бы через пару минут о них вспомнила.

Какой же он высокий! Такой высокий, что даже горбится. Ему будто неуютно в собственном теле. Смотрит на меня и роняет, почти не разжимая губ:

– Вряд ли. Обнаружили бы пропажу только завтра, когда понадобилось бы дверь закрыть. А их мог кто-нибудь стащить. Вы так торопились! Я же просил вас быть осторожнее.

Где его машина? Я ее не заметила. Он что, так и торчал здесь весь день?

– Я их еле нашла в сумке. – Я делаю глубокий вдох, шаря глазами по улице в поисках серебристого «Мондео» или красного «Рено». – Вечная история. Это только у женщин так? Мужчины обычно носят ключи в заднем кармане.

Периваль хлопает себя по бедру:

– В переднем.

– Впредь буду внимательнее. – Я срываюсь на писк.

– Что-то случилось? – Голос полон искреннего участия.

– Смотрите. – Я поднимаю с пола брошенный диск с фильмом. – Это поджидало меня дома. Только что. Вот конверт.

Он забирает у меня оба трофея, внимательно их изучает.

– Я заберу, снимем отпечатки.

– Марта, няня моей дочери… Знаю, вы с ней общались, только… у нее в шкафу есть такие же конверты. Много.

– Учту. – Он снисходительно кивает. – И у Розы, нашей секретарши в участке, тоже отпечатки пальцев возьму. Очень уж она такие конверты любит.

Я предпочитаю сделать вид, что не заметила его колкости.

– А еще сегодня утром за мной следили. Красный «Рено». Ваши?

Он мотает головой:

– Нет.

– Ну, теперь вы об этом знаете. Посылку я вам отдала, и если это все… – Я берусь за дверь, собираясь ее закрыть. – Я хорошо усвоила прошлый урок. Без адвоката я с вами больше общаться не буду. Так что…

Он придерживает дверь рукой:

– Только одно. Я быстро.

– И не просите.

Зачем я позволяю ему втянуть меня в разговор?

– Никакой записи, никакого официоза, раз уж вы… мы встретились. Меня интересуете не вы, а ваша мать.

– Мать? – Стены холла вдруг стали медленно сближаться.

– Я проверил по криминальной базе. Мортимер Г.: департамент графств Эйвон и Сомерсет, Йовил, округ Бримптон. Пусто.

– Что тут удивительного? У меня никогда не было проблем с законом. Проверяйте какие угодно департаменты и округа, все равно ничего не найдете! Да вы и сами знаете.

– Но вот Мортимер Дж. Было что почитать.

– Да что вы? – Какой у меня тоненький, зажатый голосок.

– Нарушение общественного порядка в нетрезвом виде – два года назад в октябре. А в феврале прошлого – обвинительный приговор за управление автомобилем в состоянии алкогольного опьянения.

Его глаза смотрят на меня – не с подозрением, с сочувствием.

– Что ж, – с трудом выговариваю я. – Браво. Вы выполнили домашнее задание на «отлично».

– С такой матерью ребенку приходится несладко.

– Все, что нас не убивает, делает нас сильнее.

– Ницше.

– Правда? – Какая светская беседа. – А я-то думала, это сказала Эстер Ранцен.

Он неожиданно тепло, по-доброму смеется:

– Берегите себя.

Одинокий долгий вечер… Ноги и руки отяжелели, ослабели от бездействия. Голова болит. Мне страшно – и виноват в этом Периваль. Но, кроме того, глубоко внутри притаился другой ужас – густой, липкий… ужас перед тем, что давно надо было сделать, но я все никак… Я капитулировала, отступила в спальню. Без Филиппа и Милли дом кажется таким пустым, населенным призраками, тенями. Даже стены кричат об утраченной нормальной жизни.

Уснуть не получается. Кровать неудобная, и в ней слишком много меня – тепло моего тела, мой запах, крошки от моих давних бутербродов. Я переворачиваю подушку в надежде отыскать прохладу. Ведущую из комнаты на лестницу дверь я заперла. Но разве это спасет? Надо обдумать план побега… Распахнуть окно, выбросить матрас – и выпрыгнуть. Или через ванную – там крыша пристройки, падать не так высоко.

Медленно тянутся минуты. Я думаю о Милли, спящей на ферме у Робин. Надеюсь, она и правда спит. Надеюсь, хоть ей не страшно. И она видит добрые сны. Иногда ей снятся кошмары. А вдруг и сейчас?… Попросится ли она в кровать к Робин, если испугается? И разрешит ли Робин? Как было бы здорово, если бы малышка лежала сейчас рядом, обвивала меня руками… Я закрываю глаза, представляю ее мордашку. Кулаки сами собой сжимаются. Ей уже можно вернуться! Журналисты отстали, на работу я не езжу. Но… все же… лучше ей оставаться там… от беды подальше. Здесь небезопасно. Уж в этом-то я не ошибаюсь.

Посреди ночи я не выдерживаю, включаю свет. Пробую читать. Вечером я чувствовала себя такой обессиленной, неуверенной, что звонить Терри не решилась. А зря. Если бы я занялась работой, стало бы легче. Жизнь приобрела бы размеренность и ритм, а я – виды на будущее. Рядом находились бы люди – Стэн! – с которыми можно спорить и препираться. И тогда это ощущение, как у загнанного в ловушку животного, отпустило бы… Сколько еще дней ждать, пока мне разрешат вернуться? Два? Три? Может, просто приехать без предупреждения, встретиться с Терри лицом к лицу, попросить? А вдруг она мне откажет? Вот тогда уж точно конец. Лучше надеяться… Лучше не знать…