вымаливал прощение. Он придумал, что это маленькие дочки рвут его душу зубами. Или… это мы его заставили так думать? Уже и не вспомнить.

Жак продолжил историю за брата:

— Что вы скуксились? Страдалец до сих пор жив, обитает в мягких стенах. Без большей части души, мало что понимает, но ему от этого только лучше, поверьте! Мы же не какие-то там дикари! Всё по закону!

Павел стоял напряжённый, как изготовившийся к прыжку зверь. Пот катился по его лбу градом. Он смотрел то на меня, то на оскаленную медвежью морду, словно решаясь на что-то.

Воздух в коридоре стал такой плотный, что его можно было грызть, да что там, кромсать ножом, лишь бы вырвать себе кусочек подышать. Гиены поднесли свободные лапы к лицам, закрыв ими рты. Нижние челюсти ходили ходуном, словно братья прикрыли рты единственно для того, чтобы пожевать жвачку. “Они что-то шепчут”, — поняла я, с ужасом глядя, как и без того длинные полумесяцы когтей на их пальцах, удлиняются до размера кинжалов.

Теперь мне стало по настоящему страшно, словно до этого у моих измученных чувств была лишь репетиция перед премьерой. Прохода в коридор за спиной больше не было. Вместо него там возвышалась ещё одна стена с качающимися звериными головами.

“Иллюзия”, — повторила я про себя волшебное слово, но кошмар никуда не делся. Алек продолжал неподвижно лежать на полу, а Гиены, наконец, убрали лапы от морд и я увидела, что увеличились не только когти. Но и зубы едва умещались в пасти. Больше падальщики не были намерены разговаривать, на мордах читался один лишь голод. А я была подана им первой закуской. Четыре шага разделяло меня и мою гибель.

Раздался хлопок.

Это Павел неожиданно звонко ударил в ладоши, высоко подняв их над головой. Узы завибрировали.

Все повернули к нему головы, а он, вдруг нахально улыбнувшись, крикнул Гиенам:

— Эй, падальщики! Ваши ноги слишком кривые, чтобы угнаться хоть за кем-то! В земле увязнете! — И шагнул к медвежьей голове на стене.

Зверь оскалился, распахнул слюнявую пасть, а Павел, стремительно пихнул свою руку прямо в открывшуюся глотку. Рука провалилась по локоть. Зверюга остервенело сомкнула пасть на лёгкой добыче. Открыла и снова вонзила зубы. И ещё раз. Эмон Павла взвыл, а сам он лишь улыбнулся шире, хотя и видно было, как дрожат его губы. Навалился всем телом, проталкивая руку глубже и, в следующий миг, его целиком затянуло в ставшую вдруг огромной глотку зверя.

Всё произошло за доли секунд. Гиены неверяще смотрели на своего бурого любимца, а тот продолжал, как заведённый, впустую хлопать пастью. Примерно также я хлопала глазами.

Потрясение и шок были настолько велики, что на миг перекрыли страх. Чувство было сродни растерянности, какую испытываешь, когда спускаясь по знакомой лестнице вдруг не находишь под ногой ступеньку, только в этом случае опора так и не появилась. Павел…

— Сбежал! — взвизгнул Жак.

— Волчок поджал хвост и смылся! — невесело хохотнул Нильс. — Да ничего, с такими ранами далеко не убежит. Придётся заняться им позже. А пока нам хватит и тебя, Белоснежка, — и хотел было направиться в мою сторону, но вдруг споткнулся, запутался в ногах и полетел носом в землю, потянув за собою брата.

— Морок! Ах он, мелкий сучёныш! — взревели братья, вскочив на ноги. Они снова попытались двинуться ко мне, но только беспомощно зарычали, снова едва не потеряв равновесие. Их ноги, как и заказал Павел, “увязли в земле”.

— Но не думает же волчёк, что нас остановит такое хиленькое убеждение!? — проскрежетали братья, с усилием отрывая ступни от неожиданно липкого пола. — О, нет. Не остановит. Зато здорово разозлит. — И они навели свои глаза-прицелы на меня. Я зажмурилась, ожидая расстрел.

Вместо этого воздух вдруг разрезал спокойный стариковский голос:

— Господа, вы не похожи на студентов. Можно узнать, что вы делаете на территории Университета?

Загораживая меня от Гиен, передо мной стоял Ящер… наш декан. Воротник белой рубашки подпирал мощное, морщинистое горло, на тёмно-серых брюках были выглажены идеальные стрелки. Кончик толстого чешуйчатого хвоста почти касался моих ботинок.

— Тина, с вами всё в порядке? — просил декан, оборачиваясь. — Эти двое вам докучают? — От Ящера пахло сыростью, дождём и озоном. Чёрные, с жёлтым ободком, глаза смотрели прямо, не моргая. Раздвоенный язык мелькнул и скрылся в пасти. Моя лиса вытянула морду, надеясь найти у Ящера защиту. Когда он успел здесь появиться? Выскочил из стены, пока я прощалась с жизнью? Пришёл помочь, или…

— Ты ещё кто? Как смог сюда пробраться? — зарычали Гиены. — Вали, пока цел, дедуля, а то придётся новый хвост отращивать!

Ящер не обратил на эти угрозы никакого внимания, он всё ещё смотрел на меня, ожидая ответа.

— Да, — медленно кивнула я, загипнотизированная чёрными глазами декана. — Прошу вас, помогите!

В ту же секунду пол дрогнул, выгнулся дугой, точно с первого этажа его подпирал шар из воздуха. Звериные морды на стенах взвыли, из пустых глазниц покатились человеческие слёзы. Я отчётливо услышала звуки рыданий, вырывающиеся из раскрытых глоток. Должно быть именно так плачут грешники, над потерянными душами.

Сквозь рыдания прорезались слова:”Анюта, я люблю тебя, девочка!”, “Вытащите меня, я больше не буду! Не буду!”,”Оно пришло за нами! Оно рядом! Примите судьбу!” “Мамочка, я не хотела. Зачем ты делаешь это, мамуля!”

Сначала едва слышные, через мгновение голоса уже грохотали под потолком, ввинчиваясь мне в голову тупыми болтами. Я зажала уши, стиснула зубы, но чужие вопли продолжали резонировать в черепе адской симфонией. Сквозь выступившие слёзы, я увидела, как ящер тянет к Лисе лапу. Его чешуйчатый палец с коротким чёрным ногтем коснутся моего лба, словно нажал кнопку “mute”. Голоса замолкли на полуслове.

И в тот же миг Гиены наскочили, целя кинжалами когтей в глаза. Декан отбил удар, даже не коснувшись братьев. Просто взмахнул рукой, и их, точно налетевших на вентилятор мух, отбросило на добрый десяток метров.

Иллюзия таяла на глазах. Звериные морды сползали со стен размокшей акварелью. Позади снова обнаружился проход в коридор. До ушей донеслись приглушённые разговоры студентов. Видимо недавно кончилась лекция.

В коридоре показался старшекурсник. Глаза его Эмона — то ли землеройки, то ли облезлого хомяка — были затянуты дымкой. Посмотрев на меня, он на секунду замешкался, смешно дёрнул усами, замедлил шаг, но в следующий миг его взгляд расфокусировался и он, обойдя нас по дуге, уверенно продолжил путь, позабыв, что заставило его сбиться с шага.

Гиены стали подниматься, их негодующий рёв взвинтился к потолку. Я опомнилась, бросилась к Алеку. Было