— И кто это у нас такой талантливый? — Откашлявшись, хрипловато спросила я.

— Так, лэрина, жена это моя, Надиша, так рисует, сызмальства у нее талант такой. Вроде рисует обычно, а потом, глядишь, а у нее каждая травинка или листочек, как живой кажется! Мы, лэрина Маринелла, теперь вам верно отслужим, за такой — то дом, да пасека хорошая. Я уже все сделал, что надо было. Только вот позже немного, когда в полях все зацветёт, помог бы мне кто ульи перевезти ближе к лесу. У меня телега одна и лошадь, да и долго одному ульи ворочать. Уж не откажите!

— Какой вопрос! Придёшь в имение, обратись к управляющему Димару, он эту проблему решит. Я ему скажу. Надиша, а ты только такие крупные рисунки делаешь? А поменьше можешь?

Надиша смущённо кивнула и тихо сказала:

— Могу, конечно, нет тут ничего сложного. Только краски у меня мало осталось, я ещё воска в краски добавляю, вот они такие яркие и долго держаться.

— Краски не проблема, ты только напиши, какие и сколько надо купить. В Арнике можно их купить?

Художница кивнула головой и спряталась за спину мужа. Ясно, стесняется пока. Оставив пасечника в его доме, проехались до гончара, посмотрели, что он производит. Посуда была обычной, из красной обожжённой глины, некоторые миски были облиты глазировкой, некоторые были простые. Различные глечики, кувшины выстроились рядами, готовясь к обжигу. Но все было просто, без росписи. Показал гончар мне и то, что я просила изготовить в качестве образцов — небольшие горшочки, ступка с пестиком, плошечки, малюсенькие баночки. Я одобрила это все на обжиг и глазировку. Для моих опытов с косметикой нужна гладкая поверхность посуды.

Вышли от гончара и двинулись в имение, отсюда было рукой подать. Теплый вечер спускался на долину. Пахло вспаханной землёй, свежими листьями, издалека слышались голоса хозяек, встречавших свою живность, медленно бредущую с выпасов, домой.

Отец все это время молчал, только все рассматривал. Мне показалось, он был доволен, что мне, его дочери, крестьяне, рыбаки оказывают такое уважение, несмотря на то, что вообще — то я ещё совсем сопливая девчонка.

В столовой, за ужином, где сегодня нас оставили одних, хотя обычно со мной ужинает и Милаш, и Димар и Талия порой, отец, наконец, заговорил:

— Знаешь, дочь — начал он задумчиво, отпивая глоток вина из подаренного в Садах запаса — а ведь сегодня я понял, что последние годы я совсем не знал тебя. Думал, девочке нужно женское общество. И не учел, что ты больше моя дочь. Купеческая. В тебе такая хозяйственность и практичность, в то же время ты так внимательна к своим людям, заботишься о них. И с торговлей в столице ты хорошо придумала. Весь рынок мы, ясно, не займем, сил у нас не хватит, но будем первыми, это точно! В общем, девочка, ты можешь полностью рассчитывать на мою поддержку и деньгами и чем надо ещё. Я тебя люблю, доченька!

Я, всхлипнув, бросилась к отцу и позорно разревелась, до соплей и икоты. Он посадил меня, как маленькую, к себе на колени, гладил по голове и, успокаивая, тихонько шептал:

— Не плачь, солнышко мое! Мы всегда с тобою вместе, мы — Нессир, и это значит, мы все выдержим, выстоим и всем нос утрем! И тебе вот сейчас носик утрем, и глазки, чтобы не плакали, и улыбались своему старому папке. И ещё, вот что я решил-больше я не буду настаивать и говорить о твоём замужестве! Я и тогда страху такого натерпелся, когда ты болела, что теперь я больше не настаиваю. Когда ты сама решишь, что нашла себе жениха, который тебе по сердцу-так тому и быть! Мы с твоей мамой поженились по любви, так зачем я буду своей дочери отказывать в счастье? Так что теперь все будет зависеть от тебя.

Я сквозь слезы рассмеялась:

— Скажешь тоже, старый! Ты у нас ого — го какой молодой! Я ещё женю тебя и на свадьбе погуляю! Только вот уж, прости, мымре тебя не отдам!

День был насыщен и физически и эмоционально, поэтому мы с отцом вскоре разошлись по своим комнатам. Не знаю, чем отец занимался, а я просто сидела в кресле в своей комнате. Вначале общалась со своей розой, она уже стала достаточно большой, можно сказать, совсем взрослой, надо завтра отдать ее садовнику для высадки. Только вот немного ещё магией подкормлю. Мне показалось или нет? Вроде бы бутончики качнулись, соглашаясь с моими мыслями? Теперь я уже ничему не удивляюсь. Даже вот сегодня видела такие нереальные рисунки в деревенской избе, где рисунки, как живые. И неожиданно мелькнула мысль — а с чего я взяла, что я вот одна такая, уникальная? Богиня сказала? А все ли она знает, эта бессмертная! А может, эта девочка читала старые сказки и тоже верит, что были волшебники на свете и себя воображала немного волшебницей? Поэтому у нее такие рисунки!

Мысли опять перескочили на разговор с отцом, на торговлю. Меня опять напрягала эта дорога до столицы. Это и время уходит, а у нас товар с ограниченным сроком хранения, скоро совсем тепло будет. Машин — рефрижераторов здесь не имеется, да и просто холодильников.

Везло другим попаданкам, только попали и раз — кругом артефакты магические, бытовые артефакты… Мысли медленно текли, а я что — то машинально крутила в руках. Опустила взгляд и вздрогнула — я держала в ладони обычный небольшой гладкий камешек — голыш, таких полно на любом каменистом берегу реки или моря. Я что, прихватила его у рыбаков и не помню? Не стала додумывать эту фантастическую идею, но стала присматриваться внимательнее к камню. Галька как галька, о чем я там думала? Об артефакте холода или стазиса.

Ну-ка, ну-ка, а если сосредоточиться на своей непонятной магии. С чем там у нас холод связан? Со снегом, а снег — это твердая вода, вот сейчас призову свою водную магию и посмотрю. Сосредоточилась и уставилась на камешек. Хм, и что я там пытаюсь увидеть? Но постепенно вид камня начал как бы размываться у меня перед глазами и я увидела, как от моих пальцев к камню потянулись голубые ниточки. Вода! Но мне мало воды, мне лёд нужен, холод! Я напряглась, нити стали темно — голубые, потом синие. Теперь весь камень был окутан синими нитями. Но при малейшей попытке повернуть камень все нити соскальзывали с него. Вот если бы камень лежал в этих сетях, как в сетке. Как импортные яблоки в белой сетке, а как ее сделать, сетку эту?

Неожиданно в памяти мелькнуло — я, маленькая ещё, сижу рядом с мамой, и, высунув язык от усердия, пытаюсь повторить за мамой рисунок вязаной крючком салфетки. Точно! Связать крючком! Я представила себе, что держу в пальцах крючок и, подхватывая синие нити, обвязываю ими крючком самым простым вязальным шагом. Устала с непривычки, как лошадь на ипподроме. Зато камень был упакован в сетку из синих нитей, и держалась она плотно.

Посидев немного, чтобы прошла слабость, решила устроить своему «артефакту» полевые испытания. Не стала поднимать горничную по такой ерунде, спустилась сама в кухню, налила себе стакан молока и взяла небольшой кувшин, такой, чтобы в него вошёл этот стакан и пошла к себе. Там поставила инсталляцию из кувшина и стакана с молоком в нем, опустила в кувшин, между стенками кувшина и стаканом, камень и прикрыла все это дело крышкой кувшина. И легла спать. С чувством выполненного долга. Мысленно хихикнула, вспомнив известную пошлость — можно и с долгом спать, если больше не с кем. На этой мысли и уснула.