— Я не думаю, что мы имеем здесь дело с профессиональным преступником. Думаю, мы имеем дело с полным энтузиазма дилетантом.

— Давай убираться отсюда, — бросил Толливер.

Похоже, ему надоело мне потакать.

Мы спорили и раньше, но наши споры никогда не имели элементов личного. Но теперь мы стали большим, нежели менеджер и талант, большим, нежели брат и сестра, большим, нежели выжившими в общем аду.

И Толливер был прав. Мы не имели права заниматься тем, чем положено заниматься полиции, и бог ведает — полиции здесь хватало, чтобы выполнить свою работу. Но каждый раз, когда я думала о Чаке Алманде, погибшем в тринадцать лет потому, что он хотел дать мне нить к тому, какой была его жизнь, каково было жить с человеком, пытавшим ради забавы других мальчиков… Каждый раз я говорила себе: «Ему это удалось. Он привел тебя туда и полицейских тоже, именно такова и была его цель. Так пусть теперь полицейские возьмут на себя эту ношу».

— Хорошо, — сказала я. — Давай уедем.

Толливер расслабился. До этого момента я и не осознавала, какими напряженными были его плечи.

Он был прав.

Нам следовало отправиться в полицейский участок, чтобы дать показания, и, поскольку вокруг все еще было множество репортеров, мы сперва позвонили по мобильнику и спросили, нельзя ли нам войти через заднюю дверь. Нам не дали такого разрешения.

— Там уже все переполнено, — сказала диспетчер. — Все сотрудники из Бюро штата держат там свои машины и пара судебных медэкспертов, к тому же помощники шерифа работают сверхурочно. Припаркуйтесь перед участком, и мы отрядим кого-нибудь вас подождать.

Нам пришлось припарковаться в стороне от полицейского участка из-за всей этой прессы, и мы быстро пошли к ним, не глядя ни влево, ни вправо. Нам повезло: мы почти добрались до двери к тому времени, как нас узнали. Когда вокруг зазвучали громкие голоса, задававшие вопросы, на которые я не отвечу, я сосредоточилась на двери. Неужели мы в последний раз идем к этому зданию?

Помощник шерифа Роб Тидмарш стоял наготове, чтобы распахнуть дверь. Он проводил нас в ту самую комнату для допросов, где мы не так давно были вынужденными гостями. Теперь в этой комнате за ноутбуком сидел молодой человек, готовый извлечь из нас информацию.

Мы выложили ему, что случилось в амбаре, он распечатал наш отчет, и мы расписались. На все это ушло примерно часа полтора — вдвое больше, чем мы рассчитывали, и мы раз шесть видели, как мимо прошла Сандра Рокуэлл, так и не соизволив с нами заговорить.

«Должно быть, дел у нее полно, — подумала я, пока Толливер разговаривал с молодым человеком — тот был примерно его ровесником. — В случае серийных убийств, должно быть, надо собрать и выстроить в порядке миллион деталей».

Я не могла представить, каково это — быть главной в таких случаях. А еще иметь над собой других людей, явившихся в мой город и отбирающих у меня дело на глазах у моих подчиненных… По крайней мере, важные аспекты этого дела.

Неудивительно, что у Рокуэлл не нашлось времени, чтобы остановиться и поговорить с нами. Строить дело против человека, который убил восемь мальчиков и пытался убить еще одного, куда важнее, чем ублажать «эго» женщины, сделавшей свою работу и получившей за это плату.

Не имеет значения, какую связь я чувствовала с этим делом, мне пора было уезжать. Я никогда не оставалась так долго, а может, проведенное здесь время просто казалось долгим. А еще я никогда не находила так много мертвых тел за одно расследование. Это было впервые для всех нас.

Я чувствовала, будто вскрываю головы нескольких людей — вскрываю и заглядываю внутрь, пытаясь обнаружить вину, которая, как я знала, есть в одном из них. Я продолжала непоколебимо верить, что есть и второй убийца. Но не могла придумать способа выяснить наверняка, кто же он, и Толливер был прав. То была не моя работа. На одну обманчивую минуту я пожелала быть телепатом. Тогда я могла бы просто прочитать, что у человека на уме, и понять — виновен он или нет.

Но этого не случится, и я бы не пожелала дара телепатии даже своему злейшему врагу. Если бы я была медиумом… Ну, после того как я видела, какие разрушения привнес в жизнь Ксильды даже ее умеренный дар, после того как я видела, каким одиноким чувствует себя Манфред, я бы не пожелала и такого дара тоже. Мой собственный талант был сфокусированным, таким особенным, что имел очень ограниченное использование. И я уже исчерпала свои лимиты в этом маленьком городке у подножия холма.

Мы вышли через ту же самую дверь, через которую вошли, но репортеры тем временем заметили нашу машину и собрались вокруг нее. Толливер обхватил меня за плечи, и мы проложили путь через толпу. Хотя моя рука была в гипсе, а на голове оставалась повязка, было трудно заставить их отодвинуться. Может, мы слишком их избегали, из-за чего они преисполнились решимости «достать» нас.

Я могла бы поклясться, что узнала одного диктора новостей. Потом поняла, что видела его на одном из национальных новостных каналов.

— Вы когда-нибудь раньше находили так много тел в одном месте? — спросил он.

Это был такой уместный вопрос и в точности на ту тему, о которой я думала, что я ответила:

— Нет, никогда. И никогда не хочу снова это сделать.

Остальные начали вопить громче. Если я ответила на один вопрос, то могу ответить и на другие. Но потом диктор совершил огромную ошибку, он спросил:

— Каково это?

На это я не буду отвечать. Мои чувства касаются только меня одной. Несколько секунд я боролась за то, чтобы открыть дверцу, упасть в машину, застегнуть ремень и запереть дверцу. И вот я в безопасности, меня больше ни о чем не спросят. Потом Толливер рухнул на сиденье водителя. Он завел машину, и толпа репортеров утихла и расступилась, чтобы дать нам проехать.

Нам повезло, что все они остались у полицейского участка, надеясь получить еще пикантные новости от полиции или агентов Бюро расследований штата. Мы смогли добраться до дома Твайлы без преследователей.

В гараже стояла только машина Твайлы.

Сколько еще времени пройдет, прежде чем она займется похоронами внука. А потом будет судебный процесс и вся сопутствующая ему гласность. Джефф Макгроу не упокоится в мире еще несколько лет, по крайней мере в своей семье.

Толливер остановился за машиной Твайлы и, оставив нашу на стоянке с включенным мотором, вышел с ключами от дома у озера. Он не сказал ни слова. Может, боялся, что, если что-нибудь скажет, я тоже скажу; например, что передумала насчет отъезда.

Пока я ждала, сзади подъехала и остановилась машина. Спустя секунду кто-то постучал в окно. Я нажала кнопку, чтобы опустить стекло. У машины стоял Доук Гарланд, самый прекрасный и невинный человек, какого я когда-либо видела.

— Здравствуйте еще раз, мисс Коннелли, — сказал он.

— Привет. Я забыла сказать вам, как хорошо вы провели поминальную службу. Надеюсь, вы собрали много денег для предстоящих похорон.