В общем, за эти пару недель я накидал три песни на мотив аэросмитовской «Crazy», скорповской «Wind of Change» и той же «The Final Countdown». Тексты я написал на русском и с ними ткнулся в переводческую секцию Союз писателей. Но тамошние «звёзды» наотрез отказывались снисходить до переводов каких-то песенных текстов. Потом уже стали намекать на какой-то заоблачный гонорар, но тут я пошёл на принцип. Не хотите по-хорошему? Идите в ж…, товарищи! А я пойду в институт иностранных языков им. Мориса Тореза, где имеется переводческий факультет. В итоге мне порекомендовали талантливого студента-третьекурсника, поступившего в иняз благодаря своим мозгам, а не папиным связям, а судя по патлам – любителя рока. Так и оказалось – Юрик играл в каком-то полуподпольном бэнде. Я обрисовал парню, что от него требуется, и он попросил за свои услуги стольник. Я согласился, хотя готов был предложить и больше. И уже на следующий день держал в руках три качественных перевода. Во всяком случае, я доверял парню, хотя некоторые слова и не понимал, а сидеть и проверять со словарём не хотелось. На текст я наложил аккорды, на что у меня ушло ещё два дня, после чего сел в «Волгу» и отправился в эту самую деревню Горбунки.

Коллектив «Россиян» на тот момент представлял собой классический квартет. Чем-то похожий на ещё длинноволосого Фредди Меркьюри Георгий Ордановский – вокал и гитара, Александр Кроль – бас и вокал, Георгий Блинов – ударные, и на клавишных Олег «Алик» Азаров. Все были относительно молоды, тридцатник ещё никому не стукнул. Аппаратура у ребят для деревенского Дома культуры была вполне приличная.

Для начала я попросил их сыграть что-то своё. Понравилось. Оказалось, что автор большинства песен – Жора Ордановский. Причём голос у него был сильный и чистый, хоть оперу исполняй. После этого взялись за мой материал. Ребята всё схватывали на лету. Так как нотами были записаны только аккорды, мелодию пришлось напевать, что очень удивило рокеров, уверенных, что к ним приехал матёрый композитор. Но уже через час «Россияне» сумели выдать вполне жизнеспособную версию «Wind of Change», которая теперь называлась «Wings of Motherland», то бишь «Крылья родины», и была посвящена лётчикам, погибшим во Вторую мировую. Ордановский пока пел с листа, ловко выводя английские слова. Ещё бы, чувак в своё время перепел, как он сам признался, едва ли не всех «цеппелинов» и «пёрплов». Да и английская спецшкола в своё время снабдила юношу знаниями.

Затем взялись за «Crazy». Название я оставил, эта песня, как говорится, о вечном: человек сходит с ума от страсти к возлюбленной и готов ради неё совершать немыслимые подвиги. Я заранее предупредил по телефону Ордановского, что для этой композиции нужна блюзовая губная гармошка, иначе не получится той музыкальной окраски, которая должна, по моему мнению, присутствовать. Но именно блюзовой гармошки у парней не было, поэтому мне пришлось прочесать Москву в поисках уникального духового инструмента. Сумел-таки достать через Градского, хотя и обошлась она мне в полторы сотни рублей. Зато настоящая «Hohner», от которой Ордановский пришёл в неописуемый восторг. К счастью, Жора управлялся с ней довольно сносно, и мы сумели относительно быстро достигнуть желаемого результата.

Ну и на закуску мы часа два промучались с «The Final Countdown» – песней-предупреждением для любителей побряцать оружием. Самым сложным оказалось донести до Алика мысль, как должен звучать проигрыш на синтезаторе.

– Слушай, а реально круто, – сказал Кроль по окончании репетиции, устанавливая на специальную подставку свою бас-гитару. – Мне уже нравится.

Мы сразу договорились обращаться друг к другу на «ты», чтобы между нами не оставалось никаких барьеров. Сейчас я видел, как у парней загорелись глаза. Похоже, зацепило, значит – контакт налажен, материал пришёлся ко двору. Хоть сейчас представляй группу на суд художественного совета.

– Только «примочки» у нас чуть ли не самопальные, – грустно констатировал Жора Ордановский. – Я-то чувствую, что звук должен быть чище, а с этой рижской «Vita» получается какой-то овердрайв. Была у меня раньше хорошая гэдээровская педаль, но спёрли прямо с репетиционной базы – кто-то ночью влез в окно.

М-да, остаётся лишь посочувствовать. В это время импортные педали, даже из соцстран, были на вес золота. Интересно, утащили, что под руку попалось, или это был знающий человек из конкурирующей, так сказать, фирмы? Скорее всего, последнее, наверняка знали, что брать.

Этими мыслями я и поделился с ребятами, добавив, чтобы при случае приглядывались к конкурентам. Может, у кого-то и мелькнет ворованная педаль.

На прощание я попросил ребят переписать ноты всех трёх песен в двух вариантах. По одному я забрал себе, чтобы было что предъявить в ВААП. Идея идеей, а авторские ещё никто не отменял.

Кстати, название группы я после некоторого раздумья решил оставить. Звучит патриотично, только надо подумать, как это будет на английском. Хотя что там думать, так и будет – «The Russians». Очень даже патриотично.

Правда, для того, чтобы зарегистрировать название группы на английском, пришлось включить дополнительные ресурсы. Спасибо связям Чарского. Блин, до чего же коррумпированное у нас общество, на этих взятках скоро разоришься!

Программа из одиннадцати песен была готова через два месяца. Но даже в деревенском ДК «The Russians» не могли её отыграть, потому что программа ещё не была утверждена худсоветом. Боже, как же с этим все намного проще на несчастном загнивающем Западе, где народ сам голосовал за полюбившиеся вещи и группы долларом-фунтом-франком и так далее!

Программу у нас принимали 2 сентября в ленинградском Дворце культуры имени Ленсовета. К тому времени я официально пробил себе должность художественного руководителя коллектива, правда, базировавшегося, как это ни смешно звучало, при Доме культуры деревни Горбунки. Ничего, если всё пойдёт по плану, то в ближайшее время я буду стараться пристроить коллектив в «Ленконцерт». На Москву пока замахиваться рано, а вот в Питере приткнуться в приличное концертное учреждение виделось более-менее реальным.

Накануне просмотра я попросил своих музыкантов устроить своеобразный флешмоб – оповестить друзей и знакомых относительно бесплатного выступления. И когда члены худсовета числом двенадцать человек (прямо как в фильме о двенадцати пока ещё не разгневанных мужчинах) заняли в зале места в первом ряду, я вышел на сцену и в микрофон заявил:

– Товарищи, специфика нашего жанра требует присутствия в зале зрителей, а не группы в двенадцать человек. Хотя бы полсотни любителей качественного рока могут послужить лакмусовой бумажкой выступления молодого и перспективного коллектива с идеологически выдержанной программой. Если вы не против, конечно.

Об «идеологически выдержанной программе» я упомянул не случайно. Тексты песен с русским переводом были розданы членам худсовета, и вряд ли там можно было к чему-то придраться.

– Товарищи, вы как смотрите на то, чтобы запустить в зал некоторое количество зрителей? – спросил у коллег председатель худсовета композитор Борис Тищенко.

– Я лично против, – возразил секретарь райкома ВЛКСМ, прыщавый, неприятный тип лет двадцати пяти. – Не понимаю, почему худсовет должен превращаться в какое-то шоу с неорганизованной толпой.