В общем, за двое суток, как и обещал Валюшке, с заданием я справился. Обменял у Чарского песни на деньги, которые сразу положил на сберкнижку. Их у нас с Валей было уже четыре: мы решили на всякий случай раскидать суммы по разным счетам.

После майских праздников писательская вдова освободила квартиру, вывезя всю мебель, включая ёршик для унитаза. Тем лучше, во время ремонта не придётся ничего двигать. Мы тут же наняли пару отделочников, которых мне посоветовал всё тот же Анатолий Авдеевич. При этом заставил дать обещание, что я приглашу его на новоселье. Мол, когда вселялся в Переделкино, не приглашал, а тут уже не отмажешься. Будучи по натуре человеком не особо публичным, я начинал уже понемногу уставать от разного рода посиделок и празднеств, но в данном случае пришлось пообещать пригласить человека на новоселье.

Которое, к слову, мы отметили сразу, как только в квартире был закончен ремонт. По большому счёту переезжать сюда мы пока не планировали, меня устраивало тихое Переделкино со своим чистым воздухом и спокойной Сетунью. Так что новоселье в общем-то было специально организовано для Чарского и соседей по лестничной площадке – одной такой же вдовы, как Елизавета Григорьевна, и пожилой писательской четы Фрумкиных. Вернее, поэтической. Причём писал и Яков Вольдемарович, и его столь же мелкая носатенькая супруга Земфира Мафусаиловна. Естественно, пригласили и Ленку с хахалем.

К новоселью мы успели купить кухонный стол, четыре табуретки и три стула, чтобы людям было где сесть. Приобрели и раскладной диван. На нём, по идее, должна была ночевать Ленка. Мы с женой решили, что нечего дочке маяться в общежитии, ежели имеется своя квартира. Пусть выписывается из общаги и вместе с матерью прописывается в кооперативную квартиру. Из первоочередного оставалось только купить холодильник, хотя бы недорогой. Всю остальную обстановку докупим с течением времени.

– Ну, за вас, новосёлы! – поднял наполненную до краёв рюмку «Посольской» Чарский.

Все его дружно поддержали, после чего приступили к поглощению закусок. После третьей рюмки обстановка за столом стала совсем раскованной. То и дело завязывались разговоры на самые разные темы.

– Действительно, тринадцать тысяч платить даже за такую квартиру – явный перебор, – заметил Фрумкин. – Хотя Елизавета Григорьевна всегда отличалась склочным и мелочным характером. Над несчастным Николаем Владимировичем, сколько помню, измывалась, он ей слово боялся поперёк сказать. Так и загнала его в могилу, а ведь ещё жить бы и жить.

– Да-да, так и есть, – поддакнула Земфира Мафусаиловна.

Выпроводив гостей уже под вечер, мы решили переночевать на диване, уложив Даньку посередине между нами. Ленка, укатившая с женихом спать в общежитие, обещала приехать завтра утром. Мы планировали прописать её в новую квартиру, но ответственным квартиросъемщиком должна стать Валентина. Для этого ей предстояло сначала выписаться из пензенской квартиры. И в родной город собирались съездить буквально на днях, чтобы не затягивать процесс.

Данилка уснул первым, а мы ещё долго переговаривались шёпотом, чтобы не разбудить сына.

– Ужас, столько денег вбухали в квартиру, – всё не могла успокоиться Валя.

– Не переживай, по миру не пойдём. К счастью, труд композиторов и поэтов-песенников в Советском Союзе неплохо оплачивается.

Ещё бы, ведь годы спустя те же Юрий Антонов и Вячеслав Добрынин, не скрываясь, рассказывали, что в советские времена не знали, куда девать деньги от авторских отчислений.

Кстати, не залезть ли мне в его репертуар? У Антонова, например, я помнил с десяток песен, хотя далеко не со всеми текстами. Можно порадовать полузабытого мной Слободкина такими вещами, как «Крыша дома твоего», «Море», «Поверь в мечту», «О тебе и обо мне»… Не обеднеет Антонов, надеюсь, может, еще и наплодит вместо этого с десяток других хитов.

На следующий день мы вручили Ленке один экземпляр ключей, наказав не водить в квартиру посторонних, на что получили обиженный ответ:

– Предки, вы что, за дурочку меня держите? Ну кого я могу привести?

– Да хотя бы своего Витьку, – упорствовала Валентина. – Рано вам пока ещё жить вместе.

– Вообще-то я уже совершеннолетняя, если что, в моём возрасте девчонки замуж выходят.

– Так, знаешь что, совершеннолетняя… Вот когда диплом получишь и устроишься на работу – тогда и делай что хочешь. А пока слушайся родителей. И беременеть мне тут не вздумай. Всё, хватит дуться, дай я тебя поцелую, и мы поехали.

Не успев переступить порог дачи, были встречены пронзительной трелью телефона.

– Сергей Андреевич, а я уже пятый раз, наверное, вам звоню… Это Збандут, директор «Одесской киностудии». Я прочитал сценарий, он мне понравился, правда, не уверен, что цензура не придерётся. Ничего, поборемся. Пока думаю над кандидатурой режиссёра.

– А какие варианты?

– Станислав Говорухин, Георгий Юнгвальд-Хилькевич и Борис Дуров.

– Дурова берите!

– Почему вы так в нём уверены?

Не объяснять же собеседнику, что при упоминании фамилии Дурова я сразу вспомнил, что он и был режиссёром фильма.

– Я слышал, будто первые двое планируют большие проекты, а Дуров вроде свободен.

– Действительно, Говорухин говорил, что хочет снять на нашей студии фильм о каких-то бандитах в послевоенной Москве, а Жора насчёт мушкетёров намекал. И Дуров как раз пока без работы. Хорошо, попробую с ним поговорить. Сейчас главное – пробить сценарий.

– И кстати, на главную роль можно попробовать Николая Ерёменко-младшего. А на роль главного бандита – Талгата Нигматуллина. И заодно привлечь к съёмкам Тадеуша Касьянова как специалиста по восточным единоборствам. Он мог бы сыграть небольшую роль, например боцмана.

– Хм, у вас уже вон как всё расписано. Ладно, запомнил, подумаем, пока же я буду заниматься сценарием.

Сценарий продвигался не очень гладко. Цензоры упорствовали, пытаясь из крепкого, идеологически выдержанного боевика сделать нечто бесхребетное, с минимумом трупов и единоборств. Этакую весёлую сказочку с хеппи-эндом, изобразив пиратов забавными идиотами. Я же настаивал на хеппи-энде, достигнутом через пот и кровь героических советских моряков и морячек, раз уж по сценарию наши женщины оказались в заложниках у бандитов. Твою ж мать, теперь я представляю, каково приходилось создателям фильма в той реальности. Бесило, что процесс простаивал, ведь с моей подачи уже и Дуров ухватился за идею съёмки, и Ерёменко дал согласие, не говоря уж о Нигматуллине и Касьянове.

В итоге пришлось звонить Машерову и просить хоть как-то помочь в решении этого вопроса.

– А у вас там действительно получается такой жёсткий фильм? Неспроста же в Госкино так упёрлись, – всё же насторожился Пётр Миронович.

– Так ведь когда о войне картины снимаем, как-то их не приглаживаем. То есть приглаживаем, конечно, чтобы совсем уж не шокировать зрителя, но ведь стараемся и правду показать. А тут всё вполне пристойно, так сказать, наш ответ Голливуду.