Когда они возвращаются домой, Лиам тихий и предупредительный. Он убирает остатки ингредиентов к несостоявшемуся ужину и разогревает вчерашний, который, Майк надеялся, будет завтра обедом. Перед сном Лиам даже накладывает зубную пасту на щетку Майка.

Майк знает, что это не продлится долго. Ни тишина, ни помощь. Это хорошо, что Лиам был рядом, но Майка не покидало чувство, что он пожалеет, что Лиам в этот день не присутствовал на гостевой игре. Иначе Майк сначала взял бы такси, а потом преуменьшил, как плохо все выглядело, прежде чем его зашили. Он бы притворился, что просто отвлекся, болтая по телефону с мамой, или был занят еще какой херней, а не его бесполезные долбанные трясущиеся руки, почти отрубившие ему палец.

Сожалению не требуется много времени, чтобы пробраться в голову. В эту ночь Лиам спит, свернувшись вокруг него, и Майк терпит, потому что это, кажется, его успокаивает. Лиам выпивает одну чашку кофе, съедает половину завтрака с затуманенными глазами и молчит. И Майк очень надеется, что все так и останется. Так и было какое-то время, а потом Лиам опустил вилку.

— Итак, — начинает он.

Майк делает осторожный глоток чая.

— Нам нужно поговорить о вчерашнем, — продолжает Лиам.

Пока его голос звучит довольно спокойно, и Майк обычно воспринимает это как хороший знак, и Лиам, наверное, рассчитывает, что Майк ослабит бдительность. Но сейчас он осторожный.

— Разве? — спрашивает Майк. — Я был неуклюж и порезался. Конец истории.

— Ты не был неуклюж, — отрицает Лиам. — Потому что ты не неуклюж.

И Майк понимает, что Лиам прав. Что это не то же самое, что неуклюжесть, тут просто глупая гребаная семантика: он порезал большой палец, потому что был неуклюжим и отвлекся, или потому, что его чертовы руки больше не подчиняются своему хозяину.

— А что, если бы я был в отъезде? — спрашивает Лиам.

— Мне не нужны оба больших пальца, чтобы вызвать такси, — отвечает Майк. — Почти уверен, что без тебя я бы прекрасно добрался до больницы. Черт знает сколько времени я жил один на один со всеми этими проблемами.

В сказанном сквозило что-то неправильное, он поднял тему, которая зародилась еще до того, как Лиам переехал в Миннесоту. Лиам предлагал пойти с Майком, Лиам просил пойти с Майком, Лиам умолял пойти с Майком, пока он, наконец, не сломался и не позволил Лиаму прийти на прием к своему неврологу. В кабинете, испытывая ужас и одновременно забавляясь, он смотрел, как Лиам засыпает парня быстрыми вопросами, а тот выглядит так, будто хочет спрятаться под своим столом.

— И что? — спрашивает Лиам. — В ту секунду, когда я вернулся домой, ты бы притворился, что это пустяк. «Ничего страшного, не то, чтобы я чуть не отрубил себе большой палец», — добавил Лиам, копируя голос Майка.

— Это был вертикальный разрез, а не горизонтальный, — парирует Майк, и это единственный ответ, который у него есть, потому что в остальном Лиам не ошибается.

— О, прости. Ты чуть не истек кровью до смерти!

— Ты слишком остро реагируешь.

— А ты не принимаешь всерьез свое гребаное здоровье! — рычит Лиам.

— Нет?! — возмущается Майк. — Я принимаю дюжину долбанных таблеток в день, хожу к полудюжине долбанных специалистов, и я не отношусь к своему здоровью серьезно? Ты это хочешь сказать, Лиам?

— Тогда ты в безопасности, — соглашается Лиам. — Но ты не можешь пользоваться острыми предметами, не с болезнью Паркинсона, и ты это знаешь.

— И что мне остается тогда делать? — спрашивает Майк, сам того не желая.

Нельзя играть в хоккей: отказ от хоккея оказался самым первым в череде других запретов, но в любом случае, Майк слишком стар и недостаточно хорош. В то время было трудно проглотить окончание карьеры, но он по большей части смирился. Майк больше не может полноценно читать — только большой шрифт, да и то недолго. Не может смотреть хоккей или что-то еще, где много движений на экране. По-настоящему тренироваться нельзя — только если считать упражнениями неторопливую ходьбу, но Майк этим не занимается.

Все его чертовы увлечения испарились, и Майк начал больше готовить, превратив это в хобби из повседневной необходимости, пытаясь произвести впечатление на самого себя. И что теперь?! Этим он тоже не может больше заниматься? Какого хрена у него осталось? Сколько пройдет времени, прежде чем он лишится всего: короткой поездки за рулем, прогулки на расстоянии квартала или двух, секса с Лиамом, или хотя возможности обслуживать себя самостоятельно?

— Давай я помогу тебе готовить, — предлагает Лиам.

— Нет.

— Ты, очевидно, не можешь… — продолжает Лиам, а затем, кажется, переосмысливает, что собирается сказать, что Майк считает хорошим гребаным планом. — Ножи для тебя опасны, — наконец, произносит он, что все еще заставляет Майка напрягаться. — Позволь мне хоть раз помочь тебе, Майк.

— Думаю, мы просто умрем с голоду, потому что я ни за что не стану есть твою стряпню, — отнекивается Майк.

— Я могу нарезать, — говорит Лиам. — Ну а ты все еще можешь исполнять ту волшебную часть.

Честно говоря, это не такая уж плохая идея. «Волшебная часть» остается Майку, а Лиам и раньше нарезал овощи, хотя и не очень часто. Майка возмущает мысль о том, что ему нужна помощь, но это… это не совсем неправильно. Когда Лиам дома, во время готовки он обычно крутится рядом. Хотя идея о том, что он реально поможет, а не будет путаться под ногами, не что иное, как чудо, все равно это принципиально ничего не изменит.

— Отлично, — соглашается Майк. — Но только нарезка. Иначе, блядь, все будет несъедобным.

— Грубо, — говорит Лиам, но не спорит.

***

Лиам чертовски плохо готовит.

Для Майка это не новость, он знал это всегда. Но овощи необходимо нарезать, Майк пока еще категорически отказывается быть одним из тех придурков, которые покупают предварительно нарезанные овощи или фрукты, которые стоят в пять раз дороже, чем обычные. Лиам драматически вздыхает, когда Майк игнорирует его невысказанное «я гребаный миллионер, и ты тоже» в продуктовом магазине, но это принципиально. Они могут быть чертовыми миллиардерами, но Майк ни за что не согласится покупать нарезанные овощи.

Майк всегда считал, что бездарность Лиама в процессе приготовления еды — это попытки избежать самого процесса, или просто ему было на всех похрен, потому что вряд ли существует какой-то врожденный навык измельчать овощи смутно похожие на геометрические формы. Очевидно, он ошибается на этот счет, потому что теперь Лиам режет овощи медленно, язык торчит изо рта, он концентрируется изо всех сил, но все равно у него не получается нарезать долбанные овощи правильно. Этот