Венеция откинулась на спинку кресла и прикрыла колени вязаным покрывалом. День был солнечный и для осени довольно теплый, но ей было холодно. Этот пронизывающий холод медленно поднимался к сердцу, отчего Венеция уставала еще сильнее.

Я так устала… Мысли в голове роились как пчелы. Прошлое и настоящее окончательно перепутались. Не хочется думать о грустном. Слишком поздно. Уже ничего не изменишь. Она закрыла глаза. Сквозь веки пробивайся солнечный свет. Сначала он был розовым, а потом потемнел. Слишком поздно, прозвучало где-то далеко-далеко. Слишком поздно.

День похорон Венеции выдался пасмурным и дождливым. Фелисити долго лежала без сна и видела, как рассвет неохотно боролся с ночными тенями. Тусклый свет, пробивавшийся сквозь шторы и заполнявший спальню, был под стать ее настроению. Венеция не была ее родственницей, но Фелисити, знавшая, что больше никогда ее не увидит, вновь ощущала пустоту. Более того, теперь она поняла, что ее мать тоже смертна. Мысль о том, какой станет ее жизнь без матери, была нестерпимой. С кем она будет ссориться, кому жаловаться?

Лежавший рядом Тони крепко спал. Фелисити беззвучно выбралась из постели, не желая будить мужа. Он всю ночь дежурил, то и дело ездил на вызовы и совершенно выбился из сил. Фелисити бережно прикрыла одеялом его голое плечо. Жаль, что ему пришлось дежурить именно в эту ночь, но только так он мог выкроить время для похорон Венеции.

Выйдя из спальни, она босиком спустилась по лестнице. Пруденс несколько раз стукнула хозяйку хвостом в знак приветствия, а потом потребовала, чтобы ее выпустили в сад. Затем к Фелисити подбежали Афродита и котята. Они суетились, мяукали и просили, чтобы завтрак был подан немедленно. Фелисити сунула им несколько сухих бисквитов, шуганула на улицу, впустила Пруденс и поставила на плиту кофейник. Потом она села за стол, сделала несколько осторожных глотков (желудок все еще бунтовал и мог не удержать съеденного) и подумала о Венеции.

Ей хотелось, чтобы старуха приезжала в Черри-Триз почаще. Она говорила об этом Тони, но муж отвечал, что ей не в чем себя упрекать. В конце концов, Венеция не была ей родственницей. Но Фелисити продолжала мучить совесть. Венеция была старая и больная. В последний визит Фелисити заметила, что она плоха, но забыла об этом, когда Венеция уехала в Лондон. Ей нужно было понять — да и всем остальным тоже, — что дни восьмидесятисемилетней Венеции сочтены. Но все ее внимание было отдано детям, которых нужно было подготовить к школе. Сделать это могла только она, хотя и приходилась им мачехой. Честно говоря, это была обязанность Саманты, но Саманты не было в Англии. Мать, мачеха… Какая разница? В наше время мать — это та, кто заботится о детях. Саманта не хотела делать этого. Интересно, что она думает теперь. Заговорила ли в ней совесть?

Фелисити помимо своей воли вспомнила события недельной давности, когда дети, уехавшие на уик-энд в Лондон, вернулись из магазина и застали Венецию мертвой. Конечно, Саманта с этим справиться не смогла. Всем пришлось заниматься Фелисити. Получив страшное известие, она тут же приехала в Лондон и сделала все, что было в ее силах. Аннабел поехала с ней. Сначала Фелисити не хотела ее брать, но девочка настояла на своем. Когда они добрались до ломика в Ноттинг-Хилле, Фелисити была рада, что дочь оказалась рядом. Аннабел ничего не усложняла и смотрела на происходящее как подруга, а не родственница. Она не вешала носа, не испытывала чувства вины, не расстраивалась и жалела лишь о том, что симпатичной старой леди больше нет на свете.

— Почему она не могла умереть в больнице, как все остальные? — рыдала Хилари.

— Не все умирают в больнице. Твой отец посещает множество людей, которые умирают в собственной постели. — Аннабел сочувствовала ей, но говорила деловито. Ее зрелость удивила Фелисити. — А Венеция была очень старая, — добавила девочка.

Филип и Питер не плакали, но были чрезвычайно подавлены. Саманта была подавлена еще сильнее и, как казалось Фелисити, выглядела совершенно больной. Хотя Саманта, как всегда, была одета элегантно и макияж ее был безупречен, он не мог скрыть ее нездоровую бледность. Фелисити спросила, как она себя чувствует.

— Нормально, — сказала Саманта и добавила так тихо, что ее услышала только Фелисити: — Просто очень устала. Наверно, потому что еще не оправилась после выскабливания.

— Наверно, — ответила Фелисити, которая и сама чувствовала себя уставшей. Желудок был пуст, и ее слегка подташнивало. В последние дни ей приходилось есть часто, но понемногу. — Пойду делать сандвичи. Я умираю с голоду. Похоже, вам тоже не мешало бы что-нибудь съесть.

Сандвичи с сыром и томатом — единственное, что нашлось в холодильнике, — они ели на кухне. Фелисити сразу почувствовала себя лучше и встрепенулась, но Саманта, с внезапно прорезавшимся аппетитом съевшая три солидных сандвича и выпившая две чашки кофе, по окончании трапезы выглядела так же скверно, как и до ее начала. Это шок, решила Фелисити. Шок, чувство вины и угрызения совести.

— Послезавтра я собиралась вернуться в Штаты, — дрогнувшим голосом сказала Саманта. — Но теперь мне придется остаться на похороны. Я позвонила Пирсу и предупредила его. Он не слишком обрадовался.

— Можешь не оставаться, если не хочешь, — гневно и враждебно сказал Филип.

— Филип! — прикрикнула на него Фелисити. Она обернулась к Саманте, но та оставалась безмятежной, как будто ничего не слышала. — Делать здесь больше нечего, — сказала она. — Думаю, будет лучше, если я увезу всех в Гемпшир. Чтобы они не путались у вас под ногами.

— Да.

Фелисити обвела взглядом крошечную кухню, все еще заполненную вещами Венеции. Казалось, хозяйка вышла на минутку и скоро вернется. На крючке шкафа висели бумажки с напоминаниями, что нужно сделать. На полке лежал пакетик с печеньем и запечатанные конверты из коричневой бумаги с надписями: «Молочнику», «Почтальону», «Электричество» и «Газ». Венеция была педантична, как большинство стариков, и прекрасно знала, кому и сколько она должна. Это отличалось от ее собственного метода ведения домашнего хозяйства как небо от земли. Фелисити снова посмотрела на Саманту. — Вы уверены, что все будет в порядке?

— Надеюсь.

Саманта была такой странной, что Фелисити почувствовала неловкость. Можно ли оставить ее одну? Она отправила детей собирать вещи и велела им все нести в «лендровер».

— Ты будешь старшей, — сказала она Аннабел. — Проследи, чтобы они ничего не забыли.

— Не волнуйся, ма. Все будет в порядке, — сказала довольная Аннабел.

Фелисити вернулась к Саманте.

— Как быть с похоронами? Может быть, я смогу чем-нибудь помочь?

Саманта покачала головой и вынула из сумочки длинный и тонкий коричневый конверт.

— Все здесь, — сказала она. — Янашла его в комоде. В верхнем ящике. Тут все расписано до мелочей. Даже то, у кого заказать продукты для поминок. Венеция ничего не упустила. — Последовала пауза, а затем Саманта горько сказала: — Кажется, она не верила, что я все сделаю правильно, или сомневалась, что я вообще буду заниматься этим. Наверно, поэтому она поставила условие, чтобы меня к похоронам не привлекали. Все указания по их организации она оставила своим поверенным.