выглянула невысокая худощавая женщина лет шестидесяти, с короткой стрижкой, в оптических очках. Лариса Васильевна.

— Вам кого? — перекрывая собачий лай, спросила Чугунова-старшая.

Смешно было бы рассчитывать на то, что Привольнова узнают. Жорик не стал ничего объяснять.

— Мне Ира Чугунова нужна, — еще больше вытягивая шею, сказал он. — Дома она?

— Дома, — кивнула Лариса Васильевна и, прикрикнув на собаку: — Уймись, Бонифаций! — исчезла в доме.

Кобель на окрик никак не отреагировал, продолжал заливаться почем зря. Привольнов терпеливо ждал. Минуты три Жорика облаивали, потом вышла Ира и одним взглядом усмирила кобеля.

Остался, по-видимому, в Чугунихе известный Привольнову с детства магнетизм, который заставлял подчиняться ей кого угодно, даже псов. Еще бы! Такой даме грех не подчиниться. Расцвела! Истинная русская красавица — высокая, статная, хоть портрет с нее пиши.

Ира не была ни полной, ни худой, просто тело ее приобрело округлость, законченность. Черты лица легко узнаваемы — все те же огромные глаза, русые бархатистые брови, высокий открытый лоб, пухлые губы, закругленный нос. Все тот же плавный нежный овал лица, даже наивность какая-то детская в лице осталась. Вот только прическу изменила. Хотя волосы длинные, она не заплетала их в косу. Густые и пышные, они были откинуты назад и схвачены на голове ободком. Нет, не разочаровался Привольнов, увидев бывшую одноклассницу. Не подурнела Ирка, наоборот — похорошела, именно такой Жорик ее и представлял.

Чугунова направилась по двору, грациозно ступая обтянутыми джинсами стройными ногами, всматриваясь в лицо стоявшего за забором человека.

— Здравствуйте! — сказала она, остановившись, вопросительно уставилась на Привольнова.

— Не узнаешь? — усмехнулся тот.

Чугуниха покачала головой:

— Извините, но вы в очках. — Голос у нее был нежный, журчал, будто ручеек.

Привольнов не стал томить одноклассницу, снял очки. На его губах по-прежнему играла усмешка.

— А так?

Глаза Чугуновой слегка расширились, а уголки губ поплыли к ушам.

— Жо-орка-а! Приво-ольнов, — протянула она басовито, будто медвежонок из мультика, и с шутливым осуждением покачала головой. — Ничуть не изменился. Как в школе был драчуном, так им и остался.

Привольнов провел пальцами под глазами, будто пытался стереть синяки.

— Водится за мной такой грешок. Ты угадала.

Несомненно, Ира была рада видеть Привольнова. Она сложила на груди руки с намерением поговорить.

— Каким ветром тебя занесло в наши края?

— Случайно здесь оказался. — Жорик снова напялил очки. — Узнал, что ты приехала, решил зайти.

Чугунова махнула рукой и сказала так, словно Привольнов извинялся за вторжение, а она его успокаивала.

— И правильно сделал! Молодец, что пришел. Сколько ж лет мы с тобой не виделись?

Соображая, Жорик поднял к небу голову.

— Так, — промычал он. — Двадцать один год.

— Боже мой! — притворно ахнула Чугуниха. — Сколько лет прошло. — Она смешно наморщила нос. — Старые мы уже стали.

Это был вопрос, точнее, разрешение сделать комплимент. Привольнов тут же откликнулся.

— Да ладно тебе прибедняться, — сказал он с нотками фамильярности. — Ты еще хоть куда.

— Ты так думаешь? — рассмеялась Ира, обнажив два ряда ровных зубов. — Приятно слышать, что мои лучшие годы еще не прошли. Как ты жил все это время?

— О-о! Долго рассказывать! — засмеялся Жорик. — Мы так и будем с тобою словами через забор перебрасываться? Может, впустишь хотя бы во двор? Или муж у тебя ревнивый?

Чугуниха сделала неопределенный жест.

— Проходи, какой там муж. Проходи в дом, я сейчас собаку придержу. — Она распахнула калитку, сама направилась к собачьей будке.

Пока Чугунова держала за ошейник пса, который при появлении во дворе чужого вдруг стал рваться с цепи, Привольнов проскочил по бетонной дорожке к дому и шмыгнул на веранду. Она была крохотной. На веранде стоял стол, четыре табурета, газовая плита, буфет. Все впритык, никак не развернуться. Судя по веранде, обстановка в доме ничуть не лучше. И как же Ирка здесь живет? Такой мадам место во дворце, а не в лачуге.

На веранду вошла Чугунова. Будто подслушав мысли Жорика, она сказала:

— Я ненадолго сюда приехала. Папа у меня рано умер, мама осталась одна. Но по порядку. После школы я уехала в столицу, поступила в консерваторию. Окончив, вышла замуж. Дочка у меня родилась. Работала я в музыкальной школе. Потом ко мне поближе и сестренка моя Ленка перебралась. Ты должен помнить ее. Она также обзавелась семьей, квартирой. К счастью, сестра оказалась в замужестве удачливее меня. Я, к сожалению, развелась… Ну так вот, приехала с дочкой сюда за мамой. Хочу забрать ее к себе. Квартира мне от мужа досталась большая, места всем хватит. Ты садись, садись, Жорик. — Чугунова говорила, а сама мыла над раковиной руки. Затем набрала в чайник воду и поставила его на плиту. — Ну теперь ты расскажи о себе.

Втиснувшийся на табурет в пространство между буфетом и столом Привольнов кашлянув в кулак, заявил:

— Да рассказывать-то особенно не о чем. После школы — армия, оттуда попал в спецназ. Воевал в горячих точках. Прослужил семь лет, да вот черепушку проломили, пришлось комиссоваться. Вернулся на гражданку, женился. Сын у меня, но жена от меня ушла.

— Значит, в браке мы с тобой оба неудачники, — с грустной улыбкой заметила Ира. — Ну а работаешь сейчас где?

— Э-э, — замялся Жорик. — Так, в одной организации.

— Секретной небось? — полюбопытствовала Чугуниха.

— В общем, да, — сделав над собой усилие, признался Жорик и сразу перевел разговор на другое. — Судьба наших одноклассников тебе известна?

— Чья именно тебя интересует? — Вода вскипела, и Ира стала заваривать чай.

— Да всех. Я ведь ни про кого ничего не знаю.

— Да и я мало что про них знаю, — женщина поставила чайник на стол, вошла в дом и уже оттуда, повысив голос, продолжала говорить: — В основном все разъехались. Девчонки в первую очередь. Повыскакивали замуж да смотались. Дыра здесь, сам знаешь. А пацаны, кое-кто в городе остался, кое-кто уехал, кое-кто спился. Хилявин Сашка, например. Потема умер. Русскин Серега здесь. На ГРЭС мастером работает. Амбал такой, накачанный. Борец. Физкультурный институт окончил. Павлов Егор в люди вышел, бизнесмен он нынче. Живет