— Ты же не дурак, на хрена тебе гробить свою жизнь? Давай нейтрализуем Худобина, рванем отсюда, пока не поздно. Я умолчу об этом инциденте, сделаем вид, что ничего не было…

Но все, что он говорил, разбивалось о стену. Усмешка на лице Максима становилась язвительной, пакостной. Он не производил впечатления обманутого начальством, запуганного молодого работника, которому еще не поздно вернуться на путь исправления. Он полностью отдавал отчет, какую роль играет в преступной группировке. И, судя по усмешке, эта роль ему нравилась.

— Максим, подумай, последний раз подумай, пока не поздно…

Он оборвал свою речь. С тем же успехом можно общаться с заглохшим экскаватором. Худобин продолжал орудовать на кухне. Чайник уже закипел, что-то напевая под нос, он помешивал ложечкой сахар.

— Максим, кофе хочешь? — донеслось из кухни.

— Спасибо, Виктор Валентинович, обойдусь.

— Ну и ладненько… — Худобин бросил на стол ложечку — судя по звуку, мельхиоровую.

— Так и будешь молчать, Максим? — глухо вымолвил Турецкий.

— Предлагаю и вам помолчать, Александр Борисович, — негромко произнес Леонович, — сколько можно говорить? Вы потерпите немного, скоро все кончится.

Он посторонился, пропуская выходящего из кухни следователя. Впрочем, у того в руке не было ничего напоминающего чашку с горячим кофе. Мелькнула увесистая скалка, раздался неприятный хруст. Максим пошатнулся, выронил пистолет. В глазах отразилось недоумение… и дикая пронизывающая боль. Лицо побледнело, окрасилось кровью, хлынувшей с разбитого темечка, и он рухнул, как подкошенный…

— Оп-ля!.. — безжизненным голоском прокомментировала Валюша, приоткрыв глаза. Следователь Худобин отбросил скалку, склонился над поверженным телом, пощупал пульс. Поднял голову — стекла очков продолжали загадочно поблескивать.

— Живой. Это хорошо, очень не хотелось, Александр Борисович, брать грех на душу. А вы напрасно с ним разговаривали, склоняли к тому, к чему Максимка в принципе неспособен. Он из молодых, да прытких. Жестокая молодежь, видит только деньги. А еще артист он великолепный…

— Не могу поверить, Виктор Валентинович, — Турецкий потрясенно повертел головой. — У вас, должно быть, совесть проснулась?

— Совесть моя всегда при мне была. — Театрально вздохнув, следователь забрал пистолет Леоновича, задумчиво уставился на щель под шкафом, куда улетел «Вальтер».

— Не утруждайтесь, — подсказал Турецкий, — там все равно нет патронов.

— Ну и ладно. — Следователь, крякнув, поднялся. — Вот только трудно плыть против течения, когда все плывут по течению. Это серпентарий, Александр Борисович. Я был вынужден фабриковать дело против Поличного — в противном случае меня бы просто сжили со света. Но я его предупредил, что замышляется недоброе. Он не поверил.

В субботу тринадцатого июня я звонил ему вечером домой, хотел предупредить, что в воскресенье его хотят арестовать. Он опять же не поверил — не укладывалось в голове Евгения Михайловича, что против него все уже давно сфабриковано.

— Так это вы звонили ему домой? — прозрел Турецкий. — Жена с дочерью вспоминали, что вечером в субботу был звонок.

— Да, это был я.

— Постойте… а материалы, которые якобы имелись у Поличного на некоторых должностных лиц Дубовска?

— Все правильно, — улыбнулся Худобин, — материалы тоже у меня. Он передал их мне числа пятого или шестого. Не сказать, что на диске убойная информация, но если дело дойдет до непредвзятого расследования, они там будут далеко не лишними.

— И что теперь? — Турецкий стряхнул оцепенение, посмотрел зачем-то на часы.

— А теперь хромаем на полусогнутых, — Худобин бледно улыбнулся, тоже посмотрел на часы. — Заканчивается вечер сюрпризов. Не стоит ждать, пока начнется ночь ужасов. На ваше счастье, Максим не смог дозвониться до Махонина, попал на меня, и я быстрее пули примчался на эту квартиру. Никакой подруги здесь нет — он ведь про подругу вам ездил по ушам? Ведомственная квартира органов МВД — для деликатных делишек, встреч со стукачами и тому подобное. Должны подъехать какие-то люди — час назад они еще находились в Подгорном. Но дороги сейчас пустые, домчатся пулей. Если повезет, мы можем успеть убраться…

— Господи, — ахнула Валюша, вытряхиваясь из дивана. — Так какого же дьявола вы тут лясы точите?! Жить надоело?!

* * *

Они вывалились из квартиры, захлопнули дверь, побежали к лифту, отталкивая друг друга. Но лифт был занят, горела красная кнопка, из шахты доносились гудение и постукивание. Кому понадобился лифт так поздно? Турецкий видел, как свело судорогой лицо Худобина, сморщилась Валюша, сделалась похожей на выдавленный лимон. Не сговариваясь, они бросились вниз, но Худобин резко встал на площадке — словно в стену ударился. Турецкий схватил за воротник Валюшу, которая собралась бежать дальше, натянул «поводья». Худобин всунулся в узкое пространство между перилами, отшатнулся, в страхе посмотрел на Турецкого. «Дотянули», — тоскливо подумал Турецкий. Снизу доносились мужские голоса, мелькали руки, хватающиеся за перила. Обычная практика: часть людей едет на лифте, часть идет по лестнице.

— Живо наверх… — прошипел Турецкий. — И, Виктор Валентинович, дайте мне, ради бога, пистолет…

— Держите, — Худобин не стал выкаблучиваться, — я все равно боюсь до смерти этих штук…

Лифт еще не добрался до шестого этажа. Они помчались наверх — первой летела Валюша, за ней спешил Худобин, Турецкий замыкал шествие. На седьмом этаже он притормозил, проводил глазами убегающих спутников, замер, стал слушать. Разъехались дверцы лифта этажом ниже, вышли двое или трое. Они переговаривались, ничего не опасаясь. Чего им опасаться? Один из голосов, кажется, знакомый. Значит, те самые… Он на цыпочках побежал дальше. Сколько времени у них в запасе? Для начала те позвонят в квартиру. Им не откроют. Станут звонить, волноваться, взломают замок, обнаружат оперативника в крови. Догадаются ли сбегать наверх? Шут их знает, ведь «подозреваемые» могли сбежать и пять, и десять минут назад…

Турецкий догнал свою команду на площадке девятого этажа, они стояли, тяжело дыша, смотрели на него с надеждой, как будто он мог им предложить что-нибудь дельное. Две железные двери — квартиры с номерами тридцать три и тридцать четыре, десяток ступеней — и тупик, решетчатая дверь на чердак, запертая на висячий замок.

— Попросимся в квартиру? — дрожащим голосом предложил Худобин.

— Западня, — отрезал Турецкий, — только чердак. Выйдем на крышу — посмотрим, как там насчет пожарной лестницы. Не получится, будем сидеть на чердаке, держать оборону.

В тусклом свете он осматривал замок. Увесистый, зараза. Но вот скоба, его держащая… К Валюше вновь вернулась способность соображать. Она встала на колени, просунула руку в темноту за решетку, стала ощупывать пол, с торжествующим урчанием извлекла кусок арматуры, обросший пылью и плесенью.

— Давай, сгодится, — при помощи штыря Турецкий оторвал скобу от сварного шва, снял замок, дверь со скрипом отворилась…