Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что до меня — если мне суждено будет лишиться внешней, телесной оболочки, а с ней и моей силы, то это тоже не имеет ровным счетом никакого значения. Ведь это все равно буду я.
И мои дети так же станут прислушиваться к моим советам и так же подчиняться приказам. Неужели ты думаешь, Двурукий, что сейчас я бог, потому что сильнее и больше?
Можешь не отвечать. Я и так знаю, что ты думаешь, и если бы я умел бояться, то это пугало бы меня.
Впрочем, я действительно боюсь людей.
Знаешь, что пугает меня в двуруких? Безумие и одержимость.
Ты не задумывался над тем, что случилось внутри тебя после возрождения — изменился ты в лучшую или худшую сторону? Но ты переполошился из-за того, что твоя кровь стала другого цвета. И даже не заинтересовался тем, что эта кровь намного лучше человеческой.
Руф заскрежетал зубами.
— Ты слишком по-человечески воспринимаешь мои слова. — В мысли-голосе бога послышались грустные нотки. — Даже теперь, когда ты так же близок нам, как и к людям. Я имел в виду лишь ту разницу, что нынешняя кровь поможет тебе избавиться от любых болезней:
Она уничтожает самую возможность заболеть. Теперь любые твои раны будут заживать быстрее и никогда не воспалятся, а чудовищные эпидемии, которые губили целые города твоих собратьев, не коснутся тебя. Более того, твоя кровь сможет лечить и других, только не торопись отдавать ее по капле каждому встречному.
И поскольку человек молчал, Шигауханам научал неторопливо повествовать о том, что произошло в невозможно далеком прошлом. — Мой отец, великий и могучий Шисансаном, некогда прибыл в этот мир и восхитился им. Он породил множество существ, дабы они украсили его новую родину и сделали ее такой прекрасной, какой она заслуживает быть. Он не учел, что боги Рамора не позволят ему жить в мире и покое.
Вот скажи, Руф, что ваши боги создали? Кроме собственных культов, кроме странных обрядов и кровавых жертвоприношений? Что они сделали, чтобы Рамор стал лучше? Отчего вы все время воюете, лжете, предаете, убиваете себе подобных? Вам не страшно так жить?
— Руф Кайнен, мертвый человек, испытывал разные чувства, слушая чужого
/своего/
бога. Он успел пережить и ненависть к нему, и благоговение, и восхищение, и отчуждение. Единственное, чего он не чувствовал, — это страха. Может, оттого, что мертвые страха не имут?
— Люди таковы, каковы их боги, — молвил он. — И не убеждай меня в том, что вы живете как-то иначе. Скажи, среди твоих детей не бывает предателей и лжецов? Трусов и безумцев?
— Боги таковы, каковы их люди, — заколебалось пространство от громовых раскатов голоса Шигауханама. Это было похоже на горную лавину или бурю посреди океана. — Предательство… Я обладаю памятью моего бессмертного отца и потому понимаю, о чем ты говоришь. А вот мои дети этого никогда не поймут, и не пытайся им объяснять. Мы живем иначе, мы не зависим друг от друга, поэтому каждый в своем роде совершенен. Но вместе мы способны создать то, на что не способен каждый в отдельности.
Мы приходим в мир, твердо зная, в чем состоит наш долг, и обладаем всеми возможностями и умениями, чтобы его исполнить.
— Тогда зачем им ты?
— Я прошлое их отцов и будущее их детей. Они преданы мне, потому что не умеют предавать в первую очередь самих себя. В отличие от Двуруких, которым ничего не стоит отказаться от самых близких и даже от собственного «я».
Руф закрыл глаза и прикусил нижнюю губу.
— Я не стану убеждать тебя, — продолжал бог. — Ты и сам все увидишь. Я только скажу, что мой отец, чья душа и память хранятся во мне, словно величайшее сокровище, хотел жить в мире с теми, кто населял Рамор. И меня он оставил здесь только для того, чтобы совершить вторую попытку — чтобы еще раз выстроить города аухканов, развести цветы, создать красоту. И убедить людей в том, что мы можем понять друг друга и не враждовать.
Я знаю древние легенды твоего народа. В них меня называют Мстителем, который придет, чтобы собрать свою кровавую жатву. Двурукие совершенно не ценят свою кровь и оттого бездумно ее проливают. И меня это пугает и настораживает. Потому что я очень боюсь, Руф, что мне, как и Шисансаному, просто не позволят быть добрым, любящим и честным. Я опасаюсь, что меня вынудят воевать. А ты видишь, как сильны мои воины и сколько смертей будет на их совести.
Руф не придумал ничего лучшего, чем спросить:
— А у них есть совесть?
Сверкающие глаза Шигауханама были похожи на россыпь драгоценных камней. Разве самоцветы могут иметь собственное выражение? И все же Кайнену показалось, что бог взглянул на него с укоризной.
— Они все — разумные существа. Разум начинается там, где есть совесть и честь.
Руф подумал, что человеку это не очень понятно. Разум человека начинается совсем в другом измерении.
Оказалось, что четверо новых друзей /братьев/ Руфа Кайнена так и не покинули тронный зал.
Шанаданха и Шрутарх безмолвными изваяниями замерли на почтительном расстоянии от беседующих. Садеон хлопотал над чем-то небольшим — Руфу не было видно, над чем. Крошка Вувахон задумчиво ткал цветной коврик, на котором все явственнее проступало изображение… Двурукого.
— Ты мягкий, — пояснил он, уловив изумленную мысль человека. — Тебе нужно мягкое гнездо, чтобы хорошо отдыхать. Я делаю тебе подстилку для гнезда. И ты тоже будешь видеть, что она твоя.
Руф был растроган. Он не знал, понимают ли его друзья, что такое «тронут», но они почувствовали охватившее его волнение и
/невозможно чувствовать нежность к двум прирожденным убийцам, ходячей смерти, безразличной ко всему, и двум гигантским гусеницам или личинкам, пусть даже они ткут ковры и выгрызают из камня статуи!
Но я чувствую.
Пожалуй, чувствую больше, чем по отношению к людям, которых я был обязан любить./ нежность. В голове Руфа уютно устроились четыре приветливые улыбки. Он не знал, как это может быть, но уже не задавался глупыми вопросами.
Непроницаемые выражения морд
/лиц, /
больше не мешали ему. Он понимал, что хотели сказать четверо аухканов, и Двурукому казалось, что он видит, как они улыбаются. Как раскрываются в невозможном движении мощные клыки, и тусклый блеск черных кинжалов ничем ему не грозит. ..
Улыбка.
— Ты хорошо говорил с Шигауханамом, — сообщил Садеон. — Вы достигли понимания. Пойдем, тебе нужны доспехи, а то ты совсем не защищен.
Шрутарх и Шанаданха задвигались. Вувахон тремя ловкими движениями свернул недоплетенный ковер и уложил в верхней части туловища.
— Мы возвращаемся в пещеру? — спросил человек.
— Нет, мы идем в Город.
И столько гордости и восхищения своим городом, столько любви к нему, словно он был живым существом, прозвучало в мысли-голосе Садеона, что Руф сразу понял — аухканы и их творения были единым целым.