Елена, поставив на стол круглое зеркало, втирала в лицо густой зеленоватый крем. Под маской крема ее тонкие красивые черты были неузнаваемы. Ресницы без туши выглядели белесыми, и все ее лицо со светлыми глазами и ненакрашенными, бесцветными губами напоминало Лисецкому не то какую-то сыворотку, не то простоквашу.

— Что ты со своими мазями вечно на кухне возишься! — не здороваясь, брезгливо поморщился Лисецкий. — Иди вон в спальню, там и делай что хочешь. Дай мне поесть что-нибудь. Я только что с тренировки.

— С ума сошел! — невозмутимо отозвалась она, не оборачиваясь и не двигаясь с места. — Посмотри на себя. Брюхо уже висит. В тебе килограммов пятнадцать лишних. А ты на ночь есть собрался. Бери пример с Храповицкого. Молодец парень! Сидит на диете, зато как выглядит!

Губернатор не любил, когда ему ставили кого-нибудь в пример. Особенно если его укоряли людьми, которые от него зависели и которых он поэтому считал ниже себя. Слова жены были ему вдвойне неприятны, поскольку она была младше его десятью годами. А Храповицкий еще моложе. Получалось, что она исподволь напоминала Лисецкому о существующей разнице в их возрасте. Губернатор почувствовал ревнивый укол.

Елена вообще только тем и занималась, что говорила ему гадости. Возможно, она делала это бессознательно, но, по мнению губернатора, это происходило обдуманно. Для себя он объяснял ее язвительную манеру разговора женской агрессией, возникшей в результате страха перед наступающим климаксом. Он где-то читал об этом. То, что до климакса Елене было еще довольно далеко, его не смущало.

— Не знаю, как там выглядит Храповицкий, — проворчал он. — Я мужчинами, знаешь ли, не интересуюсь. А только в теннис я его под орех разделал. Только перья летели. Да и в парилке он язык на плечо высунул.

Лисецкий прошел к холодильнику, порывшись на полках, достал сыр, решил, что это действительно будет слишком тяжело на ночь, вздохнул и, отставив сыр в сторону, взялся за индюшку.

— Да он тебе просто поддавался, — усмехнулась Елена. — Он же умница. Ловкач.

Лисецкий и без нее знал, что во всех играх подчиненные стараются ему поддаться. И он считал это справедливым. Но он не любил, когда ему напоминали об этом. И сердито хмыкнул.

— Вилку бы хоть взял! — снова сказала она. — Что ж ты руками ешь, как свинья!

— Не учи меня! — огрызнулся он с набитым ртом. — Лучше лицо вытри. А то сидит, как Фантомас, да еще таращится.

— Да где бы ты был, если бы я тебя не учила, — ответила она, повторяя свою излюбленную присказку. — Так бы и протирал штаны в своей лаборатории.

Теперь Лисецкий разозлился не на шутку. Елена действительно в свое время заставила его бросить прежнюю профессию и избрать политическую стезю. Но каждый раз попрекать его этим было с ее стороны хамством. Тем более что в последнее время она все чаще говорила об этом на людях.

Он хотел было прикрикнуть на жену, но передумал. За годы правления областью у него выработалась привычка ничего не предпринимать сразу и особенно тщательно готовить планы мести. Он дожевал индюшку и повернулся к жене.

— Храповицкий ежегодный конкурс красавиц проводит, — заметил он как бы между прочим. — В конце октября. Ты пойдешь?

Это был двойной удар. Во-первых, таким образом он давал ей понять, что сколько бы она ни молодилась и ни прихорашивалась, в конкурсах губернских красавиц она может участвовать только на правах жены губернатора. Во-вторых, и это было еще обиднее, в этих конкурсах всегда участвовали его молодые любовницы, о чем ей регулярно доносили.

У Елены сразу вытянулось лицо. Глаза под маской беспомощно заморгали.

— Новую крысу себе нашел? — спросила она упавшим голосом.

— Ну почему же крысу? — жеманно ответил Лисецкий, поджимая губы и мгновенно приходя в хорошее настроение. — А может быть, юную, интеллигентную девушку?

— Ага! — раздраженно ответила она. — Нужен ты им, интеллигентным девушкам! За тобой только твари и ползают.

— Нравлюсь я женщинам, — кокетливо подтвердил Лисецкий и даже заглянул в зеркало через ее плечо.

— Не ты им нравишься, а твои деньги! — взорвалась Елена. — Вы думаете, почему они возле вас трутся? Да они денег ваших хотят! А сами потом смеются над вами, старыми дураками, вместе со своими молодыми любовниками!

Лисецкий с минуту любовался на ее искаженное яростью и обезображенное кремом лицо.

— Как хорошо, что у тебя нет молодого любовника, — едко парировал он. — Что вышла ты уже из этого возраста. А то вот бы ты надо мной смеялась! Ведь больше, чем на тебя, я ни на одну крысу не трачу!

И чрезвычайно гордый тем, что сумел поставить жену на место, он, немузыкально насвистывая, удалился с кухни.

Когда я был бедным и честным, правоохранительные органы мною не интересовались. Мое существование тогда, надо признать, вообще мало кого волновало. Зато как только я перестал быть и тем и другим, интерес ко мне начали проявлять все. В том числе и правоохранительные органы.

Лишь за последний год меня по нескольку раз допрашивали в городских и областных прокуратурах, милиции и отделе по борьбе с экономическими преступлениями. В целом я ничего не имею против общения со следователями, мне лишь не нравится, когда очередной вопрос дознавателя сопровождается ударом дубинки по голове. Это мешает мне сосредоточиться.

Впрочем, так со мной обращались лишь однажды, в отделе по борьбе с организованной преступностью, куда мы с Храповицким залетели по недоразумению. Или, если угодно, по пьянке. Что, в общем-то, одно и то же.

Так что, подъезжая в четверг в десять утра к налоговой полиции, я не очень опасался того, что здесь меня с порога закуют в наручники и примутся дубасить. Но настроение все равно было мерзкое.

Налоговая полиция размещалась в здании бывшего детского сада, обнесенного высоким ржавым забором. Во двор мои машины не пустили, и я демократично шел пешком по уличной грязи, как и подобает рядовому гражданину, подозреваемому в совершении особо тяжких преступлений. Мошенничестве, хищении и сокрытии налогов. Все, заметим, в особо крупных размерах.

Утро выдалось под стать моему настроению. Пасмурное, мрачное и сырое. То и дело начинал накрапывать дождь. Небо было обложено беспросветными тяжелыми тучами. Моя неоднократно травмированная голова побаливала, ломило виски. Сопровождал меня хмурый Гоша, разделявший народную неприязнь к такого рода учреждениям, равно как и убеждение в том, что без мошенничества, хищений и сокрытия налогов в России не проживет даже святой.

Напротив налоговой полиции, через дорогу находился кинотеатр. Огромная цветная афиша, неуместно яркая посреди осклизлого осеннего свинца, гласила, что в прокате идет комедия «Семь лет без права переписки». Был изображен веселый усатый грузин за решеткой и толпа простирающих к нему руки рыдающих женщин.