к отцу Клименту. В 1853 году, за десятилетие до вступления в Оптинский скит, он перешел из лютеранства в Православие. Таинство миропомазания принял здесь же, в скиту255. Это десятилетие мирской христианской жизни он служил в Синоде при обер-прокуроре графе Александре Петровиче Толстом, истинно православном человеке, друге Гоголя.

Толстой посылал его в разные командировки, например для проверки состояния православных церквей и монастырей на Востоке — в Греции и Турции, включая Святую гору Афон. Его весьма поразили афонские подвижники, после этого монашеская жизнь стала казаться ему самой привлекательной — жизнь ради Господа, серьезная, достойная, полная духовного труда и самоотречения… «Благодарю Господа и Матерь Божию, что я сподобился здесь наслаждаться лицезрением и беседами подвижников, подобных тем, о которых повествуется в Минеях»256, — записал он в книге посетителей Руссика, то есть русского Пантелеимонова монастыря.

Он происходил из лютеранской семьи. В бумагах его, после кончины, найдена была его записка об отце. Из нее многое становится понятным. «П.К.З. (пастор Карл Зедергольм), — говорится там, — родился 25 мая 1789 года в Финляндии. В 1811 году переселился в Россию. Сперва жил в Таврической губернии, на Дону и в Харькове, а с 1819 года до кончины своей, 48 лет, жил в Москве…Искренно полюбил Россию как вторую свою родину; любил русский язык и, основательно зная его, изучил и славянский язык, чему доказательством служит прекрасный его немецкий перевод “Слова о полку Игореве”… В Москве с 20-х годов не было почти ни одного замечательного литератора или ученого, с которым К.А. не был бы знаком: Калайдович, Чаадаев, Грановский, Крюков, Гоголь, Хомяков и прочие… с И.В. Киреевским и с известным Ф.А. Голубинским был в искренне дружеских отношениях; всегда сближался охотно с русскими священниками, архимандритами и преосвященными. Когда двое из его сыновей хотели присоединиться к православной церкви, не препятствовал им в этом… и даже когда, незадолго до его кончины, и супруга его на смертном одре изъявила желание принять православие, К.А. и ей дал свободу и не только на нее не гневался за это, но и сам заметно успокоился духом. Скончался 15 июля 1867 года»257.

Собственно в Оптину пустынь привел отца Климента Иван Васильевич Киреевский.

Граф А.П. Толстой, любивший Оптину, оказывавший помощь старцам в издании духовных книг, сам мечтал закончить свою жизнь в монашестве (не исключено, что он и его супруга, весьма набожная женщина, уже были в тайном постриге). Он выстроил на свои средства в скиту келию, где думал поселиться вместе с отцом Климентом. Но вот поселился в ней отец Климент, привезя с собой из Москвы свою библиотеку. А граф А.П. Толстой заболел, и сестры увезли его лечиться за границу.

Во время службы в Синоде отец Климент от имени графа, обер-прокурора, вел переписку с оптинскими старцами и, вероятно, не раз приезжал. Граф, «питая большое уважение к оптинским старцам, имел обычай обращаться к ним с просьбою об изложении их мнения к тем или иным религиозным и церковно-общественным вопросам, занимавшим современное общество и его самого лично»258.

Константин Леонтьев, писатель, духовный сын отца Амвросия, был в дружеских отношениях с отцом Климентом и после его кончины написал книгу о нем. «Граф А.П. Толстой, — писал он, — построил ему на свой счет красивый и просторный русский бревенчатый домик с крылечком в сельском вкусе, зеленою железною крышей и теплыми сенями. Внутренность этого жилища не поражала ничем особенным: ни чрезмерною суровостью, ни каким-нибудь исключительным, для инока неприличным, изяществом. Обыкновенный старинного фасона желтый диван с деревянною спинкой; небольшая спальня за перегородкой; в углу много образов; портреты старцев и мирских друзей; множество книг и бумаг; большая чистота и примерный порядок… Кафельные голландские печи, которые зимой топились иногда так весело, услаждали светом и треском своим наши с ним долгие беседы…

В этом милом домике, устроенном рукой друга и покровителя, отец Климент прожил около пятнадцати лет, подвизаясь духом и трудясь письменно на пользу обители и Церкви.

Очень скоро по водворении своем он стал помогать болезненному старцу Амвросию в обширной переписке его с духовными детьми и принял самое деятельное участие в духовных изданиях Оптиной пустыни. Его превосходное знание древних и новых языков, его образцовая, истинно московская литературная подготовка, его привычка к кабинетному труду делали его незаменимым для подобной цели.

Вот перечень оптинских изданий, в которых участвовал отец Климент: Авва Дорофей, переведено с греческого; Симеон Новый Богослов; Феодор Студит, переведено с греческого в сотрудничестве с другими оптинскими монахами; Иоанн Лествичник, заново переведено с греческого; “Царский путь Креста Господня (Ставрофила)”»259.

Отец Климент составил также два жизнеописания: старца Леонида и игумена Антония. Начал писать и об архимандрите Моисее, но не успел закончить, — над этим жизнеописанием трудился потом отец Ювеналий (Половцев). В духовных журналах был помещен ряд его статей. Брошюрами вышли «О жизни и трудах Никодима Святогорца» и «Из воспоминаний о поездке на Восток в 1860 году».

У отца Климента был келейником монах Тимон, который ездил с ним и в Швейцарию для христианского напутствия графа А.П. Толстого. Будучи мастером на все руки, он чинил часы, а однажды сделал очень искусно посох для старца Амвросия. Тот, видя его удовлетворение сделанным, нагнул его и дважды слегка приударил по спине. Отец Тимон, поняв, что это ему досталось за тщеславие, смиренно сказал: «Еще в третий!» — и батюшка охотно отозвался на эту его просьбу.

«Отец Климент, — писал К. Леонтьев, — мне сам говорил, что, с тех пор как отец Т[имон] поступил к нему, ему стало несравненно покойнее. Он сердечно любил и уважал своего помощника, беседовал с ним дружески, обращался с ним братски… Но он был вспыльчив и требователен. Он часто говорил неприятности келейнику за какие-нибудь ошибки и нарушения порядка. Однажды он так его оскорбил, что отец Т[имон] молча ушел к себе и лег в отчаянии на постель, не зная, что ему делать и как угодить Клименту. Но не успел он, лежа, протосковать и нескольких минут, как Климент вошел в его комнату и, став на колени, начал плакать и просить прощения»260.

Константин Леонтьев приводит в своей книге краткий разговор свой с отцом Климентом, собственно просто вопрос и ответ: «…я спросил у него: “Хорошо все это, но я прошу вас, скажите мне откровенно: тут-то, на земле, есть ли хоть столько приятного у монаха, сколько бывает у мирянина при обыкновенной смене печалей и радостей жизни?”. У Климента глаза заблистали: “Есть, есть