Мне выпало счастье провести в этих краях больше двух месяцев.

Одно только было невыносимо тяжело – изматывающая жара: градусов сорок в тени. А одеты мы все были в те же костюмы, в которых снимались зимой. Да ещё приходилось и на лошади скакать, и играть сцены из произведений Хамзы – моя героиня ведь была русской актрисой в его труппе. А в конце фильма, когда казнят Хамзу, мою Марию тоже везут на казнь, связанную, на телеге, и она яростно читает, выкрикивает революционные стихи поэта…

И всё это на сорокаградусной, а на солнце и того больше, жаре…

А на голове у меня – узбекские косички, которые заплетали из моих тогда длинных волос, а сверху ещё тюбетейка. И пот – ручьями по лицу…

Ещё были сцены, когда все мы танцуем узбекские танцы. И много чего ещё – картина-то двенадцатисерийная!..

Съёмки были очень тяжёлыми. Много массовых сцен. Но вспоминаю работу над «Огненными дорогами» как время, наполненное счастьем и радостью.

Удивительный человек режиссёр фильма Шухрат Салихович Аббасов был очень строгим в процессе создания картины, но атмосфера на площадке была прекрасной, работали все слаженно и самоотверженно, несмотря на не слишком комфортные бытовые условия, несмотря на жару и организационные сложности…

Съёмки начинались с раннего утра и заканчивались с наступлением темноты. Работа шла почти без выходных.

В редкие свободные дни мы обычно выбирались на пикники. Готовился настоящий узбекский плов – его обязательно готовили мужчины: на Востоке и на Кавказе считается, что женщина не должна участвовать в таком важном процессе, как приготовление мяса и плова… Согласна! Но меня, как «почётную гостью», всё-таки подпускали посмотреть, и я теоретически научилась. Могу и на практике приготовить плов, но… почему-то не всегда вкусно получается.

Шухрат Аббасов – не только прекрасный режиссёр, но и глубоко образованный человек, настоящий восточный мудрец и философ. По ходу нашего общения он давал мне советы – ненавязчиво и тактично, и некоторым из них я следую до сих пор. Встреча с ним, совместная работа и общение за пределами съёмочной площадки – настоящий подарок судьбы…

Обидно, что мне не удалось слетать на юбилей Аббасова в Ташкент. Вообще невероятно больно, что мы теперь разделены границами. Сколько тепла, доброты и уроков гостеприимства я почерпнула во время пребывания в Узбекистане! Сколько друзей осталось у меня по ту сторону границы!..

Многое с тех пор изменилось. В Ташкенте, говорят, нет уже тех удивительных кварталов Старого города, проходя по улицам которого можно было почувствовать себя героем восточных сказок. Али-Баба или Ходжа Насреддин – как будто сопровождают тебя на базарах Ташкента, Самарканда или Бухары. А какие красивые эти города!..

Раньше я часто бывала в Узбекистане. Летела в Ташкент полуночным аэробусом, который устремлялся, пугающе грохоча, в ночное небо, а через пять часов приземлялся в рассветном городе, раскалённом еще до восхода солнца…

Неоднократно я бывала на Ташкентском кинофестивале. Атмосфера там царила необыкновенная.

Я снялась в нескольких картинах на «Узбекфильме» и благодарна судьбе не только за дорогие для меня роли, но и за то, что работала с людьми творческими, мудрыми и доброжелательными, которые и вне съёмочного процесса уделяли мне много времени, принимая в своих гостеприимных домах. Это были разные семьи. И разный уровень жизни – комфортабельные квартиры в новых домах (ведь Ташкент после страшного землетрясения отстраивала вся страна: есть кварталы Ленинградские и Московские, Кишинёвские и т. д.) и глиняные, каменные дворики, где окна домов не выходят наружу, а смотрят внутрь двора.

Как-то во время кинофестиваля меня и Тамару Акулову (впоследствии она стала его женой) пригласил в гости мой первый кинорежиссёр, Эльёр Ишмухамедов. И я расписала красками дверь комнаты его тогда ещё маленького сына…

Удивительно, когда вся семья готовится к приходу гостей: дети, взрослые – каждый занят своим делом, накрывая на стол. Во дворе в большом казане готовится плов. Запах его – упоителен… А при входе в дом, на коврике, стоит обувь, в которой в дом не принято входить, и её трогательно много: семьи в Узбекистане большие, многодетные…

Я восхищалась их семейным укладом, их отношением к старикам. Меня возили в другие города, знакомя со своими обычаями, культурой, искусством…

И ещё я благодарю судьбу за то, что встретила в этих благословенных краях свою любовь.

Нет, он не узбек. Русский парень, который прожил большую часть своей жизни в Ташкенте. Я не называю его имени потому, что мы давно расстались и я не знаю, как сложилась его судьба, и не будут ли для него и его близких мои откровения неприятным сюрпризом. Скажу только, что он не актёр.

Я не буду вспоминать те наши мгновения, из которых и складывается настоящее счастье, потому что мы с самого начала были обречены на расставание. Почему – не знаю до сих пор. Но я почувствовала это сразу. И боль расставания маячила даже в самые счастливые минуты.

Я помню, как мы вышли из театра, где смотрели балетный спектакль, шли по вечернему Ташкенту, крепко держась за руки. И вдруг я вздрогнула. «Ты что, малыш?» – спросил он. И я сказала, что через несколько дней улетаю, и это – всё… Он помолчал, а потом признался, что и он в этот момент почувствовал то же самое – боль в солнечном сплетении…

Это «солнечное сплетение» стало символом нашей любви и нашей разлуки…

Нет, мы ещё виделись, мы не попрощались навсегда. Мы писали друг другу потрясающие письма. Жаль, что, когда мы расстались, в порыве горечи я все письма уничтожила. Но два письма всё-таки остались, и я их храню. И ещё – в то время я писала много стихов…

Он прилетал несколько раз ко мне в Москву. Один раз – на Новый год, с подарками. А я повела себя по-идиотски. Я тогда была на пике альтруизма, поэтому пригласила в дом на встречу Нового года своего не очень даже близкого друга, скорее, знакомого, Юру Любашевского, который позвонил мне 31-го и грустно сказал, что ему негде встречать. И я – такая вот добрая – пригласила его, не соображая, что ко мне за тридевять земель летел любимый, чтобы встретить праздник со мной и Васей. При чём тут, даже очень одинокий, Любашевский?! И действительно, праздник не заладился.