На другой день рано утром в палату ввезли тележку с орущими младенцами. Когда всех грудничков раздали на кормление счастливым мамочкам, я поняла, что моего не привезли. И вот тут меня охватил животный страх за моего мальчика. Изо всех сил я пыталась сдержать слёзы, но они покатились ручьями, капая на пол, и я никак не могла остановиться. Младенцев увезли, а я всё сидела и безутешно рыдала. Чтобы как-то успокоиться и не нервировать молодых мамочек, я вышла из палаты. Увидев ведро с водой и швабру с тряпкой, приготовленные для мытья полов, подхватила их и принялась мыть палаты и коридор. А слёзы всё льются…

И вдруг мне навстречу идёт Алексей Владимирович. Он изумлённо смотрит на меня, моющую полы, потом видит мои слёзы. Забирает из моих рук швабру, ставит её рядом с ведром, берёт меня за руку и говорит: «Пойдём со мной!» Он подводит меня к двери, на которой написано «Палата интенсивной терапии», и говорит: «Вообще-то туда нельзя! Но – заходи!»

В палате в кювезе лежит мой малыш, весь в проводочках и трубочках. Спит. И… улыбается во сне!

«Вот видишь, он улыбается, а ты плачешь. Он сильный. Он нам помогает, а ты ему – мешаешь. Поняла?» – говорит мне Алексей Владимирович.

«Поняла!» – шепчу я. «Ты должна молиться за него. Крестить как можно раньше. И назвать его по святцам. Знаешь имена святых, чьи даты мы отмечаем в эти дни?» – «Нет», – говорю я.

«Завтра я принесу тебе святцы», – обещает мой дорогой доктор и отводит меня в мою палату.

На другой день я изучаю святцы, которые он принёс. 13 сентября – Геннадий и Киприан. 12-го – Александр Невский. Я спрашиваю, можно ли назвать мальчика Александром, ведь роды начались двенадцатого. «Конечно! – отвечает мне доктор. – Но 12-го он будет отмечать свой День Ангела».

Так я решила назвать своего малыша Александром.

Через пять дней Алексей Владимирович говорит мне, что сегодня моего Александра, состояние которого уже не внушает опасений, перевезут в тринадцатую больницу, где он должен будет пробыть, чтобы окрепнуть, около месяца. А мне нужно полежать ещё дня два.

И я смотрю, как свёрток с моим Саней выносят из отделения и кладут в санитарную машину. Сердце моё сжимается от боли и волнения за моего мальчика, которого я успела уже безумно полюбить.

Алексей Владимирович видит, что со мной, подходит и говорит: «Не волнуйся! Я передаю его в руки моего любимого врача, Марины Викторовны! Так что не сомневайся – всё будет хорошо…»

Через два дня я возвращаюсь домой. Но каждый день в течение месяца я встаю в шесть утра и везу только что сцеженное молоко в тринадцатую больницу. Денег нет, но я всё равно еду на такси, чтобы молоко не пролить в давке метро, чтобы оно, не дай бог, не скисло в духоте. В больнице мы, «мамочки», гладим пелёнки и моем палаты. За это нас пускают к нашим детям. Я сама кормлю Саню, пеленаю, купаю, прижимаю к себе. И это уже немыслимое счастье!..

А потом мы сидим в большой комнате и сцеживаем молоко, чтобы оставить нашим деткам на последующие кормления. От пережитых волнений у большинства мам молока мало. У меня тоже. Но Марина Викторовна говорит мне, чтобы я не волновалась, – детишек докармливают смесями, но им очень важно получать именно материнское молочко, хотя бы понемногу.

И я тружусь – ем то, что полезно для лактации: например, гречневую кашу с молоком, пью чай с молоком. Ну и стараюсь как можно меньше переживать и волноваться. Хотя, конечно, я безумно уставала, потому что спала совсем мало – ведь нужно было заботиться и о Васе, несмотря на всю его разумность и самостоятельность. Покупать продукты, готовить еду.

В институте я тоже не брала академический отпуск. Поэтому, по мере возможности, читала, писала, готовилась – ведь у меня остались «хвосты», поскольку осеннюю сессию я пропустила.

Было трудно, но самое страшное осталось позади. Спустя полтора месяца после появления на свет мой Саня наконец приехал домой, на Смоленскую набережную.

Дома нас ждали Вася и мама с папой. Василий, отогнув уголок одеяла, в которое Саня был завёрнут, заглянул внутрь и сказал: «Что это?!» На него внимательно смотрели две круглые пуговички – глаза брата. Пиноккио, да и только!..

Вася, которому тогда было всего 12 лет, оказался любящим, внимательным братом и надёжным помощником. Когда я уезжала на работу или в институт, я спокойно оставляла детей вдвоём: Вася мог покормить, перепеленать, искупать. Он легко со всем этим справлялся – брал маленького под мышку и нёс в конец коридора, в ванную…

Один раз, правда, вернувшись, я неожиданно увидела странную картину: расстроенный, сердитый Вася сообщил, что они «поссорились, потому что Саша отказался есть». Я ахнула и вошла в комнату, где в кроватке лежал, отвернувшись от «всего мира», заплаканный и обиженный младенец.

А рядом с кроваткой на столе лежала бутылочка со смесью, которую «ОН ОТКАЗАЛСЯ есть»…

Что касается бабушки с дедушкой – те сразу влюбились в этого младенца с характером: как только я внесла его в дом. И тема «рожать – не рожать», которая муссировалась до появления Сани на свет, была навсегда забыта. Оба внука были для них светом в окошке до самых последних дней…

Я почти ничего не рассказала о Марине Викторовне – враче от Бога, необыкновенно красивой и обаятельной женщине, изящной, умной, доброй, с тонким юмором – вот просто идеал женственности и профессионализма! В самые трудные моменты она появлялась – приезжала и помогала. Но даже тогда, когда самые большие трудности были позади, я могла ей позвонить в любое время суток. Она всегда находила нужные слова и давала советы – так жизнерадостно, с таким оптимизмом, как будто поздравляла с праздником! И все проблемы казались пустяками…

Саня не обладал хорошим аппетитом, а когда менялась погода – вообще отказывался есть (у нас в семье все метеозависимые!). Я в панике звонила Марине Викторовне. «Такой ребёнок! – говорила она. – Пой, пляши, рассказывай сказки, но корми…»

И я придумывала всякие занимательные и увлекательные истории – про самолёты и машины, про гномов и троллей, а Саня слушал и ел. Правда, это было уже позже, когда он немножко подрос. Жалею, что эти сказки и истории не записывала – они могли бы стать сюжетами для мультипликационных сериалов или детскими книжками. Я рассказывала их, укладывая его спать. Он лежал рядом, а я, сама стараясь не заснуть, говорила, говорила…

Потом раздавалось сопение. Я переносила спящего Саню в кроватку (ту самую, которую когда-то Вячеслав Васильевич подарил для новорождённого Васи!) и с облегчением шла на свою кровать, чтобы тут же провалиться в сон. Не тут-то было. Раздавался «тараканий бег». Саня укладывался рядом и объявлял: «А теперь слушай продолжение!..» И так до бесконечности…

Опять я то убегаю вперёд, то возвращаюсь назад – трудно совладать с мыслями и ассоциациями, которые нарушают хронологию событий. Но, видимо, и мне, и читателям придётся с этим смириться, потому что такие «прыжки во времени» возникли с самых первых страниц. Не буду себя сдерживать, чтобы повествование не стало вымученным и урезанным…