Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот уже вторая Пасха наступает с тех пор, как мы надеялись праздновать ее под звон большого колокола Софии. Видно, времена начинаются труднее, чем мы предполагали. Парижский архиерей открыто говорит в речи своей, что война не за турок, а против Восточной церкви и что прежние крестовые походы были не против магометан, а против раскольнической церкви — как они называют нашу Святую Православную Церковь[434]. В самом деле похоже что-то на последние времена, как они предсказаны в Апокалипсисе.
Прошу Вас, многоуважаемый батюшка, передать мое искреннее почтение отцу архимандриту[435], отцу Иоанну, который, вероятно, будет Вам читать это письмо, отцу Льву[436], отцу Амвросию и всем окружающим Вас отцам и не лишить Ваших святых молитв и Вашего святого благословения всей душой преданного Вам Вашего покорного слуги и духовного сына И. Киреевского.
111. Оптинскому старцу Макарию
Многоуважаемый батюшка!
Наталья Петровна уже писала к Вам о той неприятности, которая случилась у нас в доме: как наши люди утащили у нашего соседа два мешка круп и потом эти мешки найдены у нас в колодце. Хотя сосед наш и оставляет это дело без последствий, но я просил полицейского офицера сделать розыск между нашими людьми, чтобы узнать, кто из них сделал это воровство. Завтра будет он допрашивать их. Теперь я пишу к Вам об этом под влиянием той мысли сердечной, что если Ваши святые молитвы помогут моим грешным, то Господь защитит невинного, и нас спасет от несправедливого действия, и дом наш сохранит от расстройства и беспорядков. Особенно боюсь несправедливости и уже несколько дней страдаю душой от необходимости действовать там, где действовать темно и неудобно.
Простите, что я беспокою Вас этою просьбою посреди Ваших столь многих занятий. Но по слабости сердечной с трудом выношу такое состояние.
Искренно Вам преданный Ваш духовный сын и покорный слуга И. Киреевский.
112. Оптинскому старцу Макарию
<…> Вчерашние расспросы полицейского не повели ни к какому открытию. Сегодня он хотел прийти опять — расспрашивать кучеров и стараться узнать из их слов виноватого. Не думаю, что бы и из этого вышло что-нибудь. Не знаю, что делать. Оставить безнаказанно такое явное воровство — нельзя, а наказать невинного — еще хуже.
Прошу Бога, чтобы Он вразумил меня за Ваши святые молитвы.
И. Киреевский
113. Оптинскому старцу Макарию
Искренно любимый и уважаемый батюшка!
В последний раз, как я имел счастие видеться с Вами в Калуге[437], я просил Вас благословить мне опять курить табак, ибо думаю, что после двухлетнего воздержания могу уже приступить к этому с умеренностию и без страстности, между тем как после тридцати — с лишком — летней постоянной привычки я чувствую некоторое неудобство для моего здоровья от такого совершенного изменения диеты. Ибо прежде я курил беспрестанно, и так как дым табачный имеет некоторое сходство с действием вина, то я так приучил к нему нервы мои, что при теперешнем отсутствии курения чувствую почти постоянно связанность в голове и некоторую неловкость в горле и груди. Это несколько облегчается, когда я вхожу в комнату, наполненную дымом. Вы тогда приказали мне поговорить об этом с митрополитом и попросить у него благословения, но я до сих пор не имел случая беседовать с ним об этом, да и, признаюсь, совещусь об этом говорить ему. Без Вашего же благословения приступать к этому мне не хотелось бы. Но если Вы разрешите мне куренье, милостивый Батюшка, то прошу Вас не назначать мне никакой наружно определенной меры, ибо я чувствую наперед, что выдержать эту наружную определенность было бы для меня труднее, чем совсем не курить. Вообще же я буду стараться делать это с умеренностью.
Надеюсь нынешним летом иметь счастие видеться с Вами.
Между тем, испрашивая Ваших святых молитв и благословения, с безграничным почтением и совершенною преданностию остаюсь Ваш покорный слуга и духовный сын И. Киреевский.
114. А. И. Кошелеву
Любезный друг! Прилагаю расписку Вреде и очень бы желал поскорее узнать от тебя, так ли я сделал, что отдал ему деньги, не получив от него твоей сохранной расписки, которую он, как говорит, забыл в деревне. Это в его расписке прописано, и я потому не решился затрудниться в выдаче, думая тем исполнить твое желание. Если же есть у тебя какое-нибудь сомнение, то напиши поскорее, покуда он не уехал за границу.
Что-то ты поделываешь в деревне? Я с самого отъезда твоего почти ничего не делал. Теперь моя жена переехала в Сокольники на месяц дышать смоляным воздухом и пить кумыс по приказанию доктора, а я разъезжаю между Сокольниками и Красными воротами.
Нового в Москве ничего нет, кроме того, что графиня Ростопчина[438] докричалась до того, что наконец ей поверило правительство, которое, будь сказано между нами, при всех своих качествах имеет тот важный недостаток, что почти совсем лишено литературной образованности и потому не может отличить, что ему вредно в литературе, от того, что может поддержать его силу. И, вследствие этого, Хомякова, который, как ты знаешь, был всегда защитником самодержавия и православия, на которого за это даже нападали так называемые либералы от 1823 года по сие время, на которого вообще нападали еще за то, что он один изо всех поэтов всегда хвалил Россию, теперь призывали к графу Закревскому[439] и, по предписанию 3-го отделения, взяли с него расписку в том, что он никому не будет сообщать своих сочинений прежде, чем их утвердит цензура. Это за то, что он в стихах своих к России сказал, что у нас нет правды в судах. Эта мера, разумеется, очень действительное средство для того, чтобы убить вдохновение поэта. Каково, сочиняя стихи, думать о чиновниках главного цензурного комитета! Хомяков старается не показать, что это его огорчило, но не могло быть иначе. Когда сообразишь некоторые факты вместе, делается очень странно: преследуют сочинения и память Гоголя, который стоял за самодержавие, преследуют Хомякова, который тоже стоит за самодержавие; а бессовестные похвалы, которые вся публика принимает за насмешку, правительство принимает за чистые деньги и дает за них награды и перстни. Что заключить из этого? К тому