Слева наконец показался и наш крейсерский отряд – мы окончательно разминулись с кораблями Небогатова, и кормовая башня замыкающего «Нахимова», сделав последний железный плевок, затихает. Отряд Энквиста, как и броненосцы, двигается фронтом, постепенно их обгоняя. Ближайший к нам – «Мономах» – сильно дымит, причем не только трубами: на носу русского князя виден огонь…

– «Чиода» горит!.. – Борис Арсеньич, похоже, решил окончательно присвоить себе имущество моего друга. – Только что удачно попали!..

Голова отчего-то становится совсем тяжелой… Едва держится на плечах. Совсем некстати из мысленного хаоса вычленяется неприятное слово «контузия»… Какое смешное слово… Неуверенной походкой подхожу к краю площадки. Хватаясь за край, заглядываю вниз: раненых грузят на носилки санитары. У того, что лежал на животе, осколками разворочена грудина, наружу торчат куски ребер… Носильщик крестит его несколько раз, накрывая лицо марлей…

С трудом беру себя в руки, встряхивая головой, – двоение в глазах исчезает, зато в черепной коробке появляется чугунный шар. Перекатываясь, доставляя при этом тупую боль… Зато я вновь начинаю трезво фиксировать происходящие события.

Как раз в этот момент один из неприятельских залпов удачно ложится неподалеку от броненосца… Безучастная мысль: Новиков не обманывал, почти каждый второй снаряд разрывается при столкновении с водой… Несколько осколков, свистя, проносятся рядом, рикошетя от корпуса.

Участь «Ицукусимы», похоже, решена – окончательно потеряв управление, тот беспомощно катится вдоль надвигающегося фронта, приближаясь с каждой минутой: почти каждый русский выстрел достигает цели. Орудия видимого борта отвечают все реже – больше половины из них замолчали.

Палуба под ногами начинает крениться, вражеский крейсер перемещается левее…

– Поворачиваем… – Данчич сплевывает, доставая портсигар. Лицо в крови – похоже, зацепило осколком, где-то выше лба. – Дальше не пойдем, будем добивать всеми бортами… – Чиркает зажигалкой, закуривая. – А жаль: жить «Чиоде» осталось совсем немного…

До умирающего подранка не больше пятнадцати кабельтовых. Враг представляет собой жалкое зрелище: дымовая труба сбита, отсутствует мачта – переломленная пополам, она лежит на корпусе. Отчетливо видна лишь носовая часть – и то лишь потому, что ветер раздувает вырывающееся пламя вдоль бортов…

Синхронно, будто носы гончих псов, башни «Суворова» поворачивают вслед за целью.

– Затыкайте уши, Вячеслав Викторович… – Голос Данчича.

Шутит?.. Я недоверчиво оборачиваюсь. Не похоже – слова звучат на полном серьезе.

– Сейчас будет беглый огонь всем бортом, – абсолютно спокойно произносит окровавленный лейтенант.

Уважительно кошусь на него: морда в крови, в голове осколок, а ему – хоть бы хны… Тот, не дожидаясь ответа, подносит руки к голове.

В следующую секунду корабль сотрясает от множества выстрелов. Пара десятков орудий самых разных калибров рождает акустическую волну такой силы, что я ощущаю ее телом. Слуха больше нет, внутри меня наступает звенящая тишина. Будто фильм в кинотеатре, в котором механик по забывчивости забыл включить фонограмму. Или немое кино, но это изображение – в цвете…

Борт «Ицукусимы» окутывает серия взрывов. Попало далеко не все – несколько больших фонтанов взмывают перед кораблем. Оглядываюсь назад: «Александр» почти лег нам в кильватер, как раз сейчас из его орудий вылетают отблески пламени. Русские броненосцы, проходя мимо погибающего противника, по очереди посылают в его сторону град смертоносного, разящего железа… Дальше цель принимают «Орел» с «Ослябей», но это уже излишне – очередной порыв ветра сбивает дымовую завесу с быстро ложащегося набок корабля. Выстрелы смолкают – ощущаю это не слухом, а скорее интуитивно.

Наверное, я должен сейчас скакать от радости, крича и безумствуя от переполняющего счастья? Почему-то совсем нет… В груди неожиданно появляется щемящее чувство: в облаках пара перед собой я вижу не поверженного противника, а сотни человек, отчаянно борющихся за свои жизни. Вон они – маленькие, копошащиеся точки. Их, будто пыль, сдувает с палубы в море, накрывая все еще горящим, огромным корпусом…

Отряд Энквиста поворачивает «все вдруг», ложась в кильватер броненосцам. От него отделяются два крейсера – кажется, это «Светлана» с «Алмазом». Направляются к месту гибели противника. Колонна поворачивает вслед за «Суворовым», следуя вдогонку второму отряду – их уходящие дымки виднеются на горизонте. Убегающие враги теряются где-то вдали и, похоже, окончательно отогнаны. Путь открыт?..

Торопливо поворачиваюсь к Данчичу:

– Сколько времени?.. – Слух понемногу возвращается – во всяком случае, свой голос я уже различаю. Чугунный шар в голове вырос в размерах, боль немного притупилась.

Тот неспешно достает из нагрудного кармана часы – различаю на циферблате пять минут пятого…

Ноги неожиданно подкашиваются – колоссальное напряжение будто падает с плеч долой. Устало опираюсь плечом о переборку. Итак: счет два-ноль в нашу пользу. Разведчики отогнаны, два из них – на дне… До темноты остается три часа, и если… И если судьба даст нам еще пару часов, то…

Почти ровный строй кораблей, оставляя позади двоих собратьев, уверенно следует за своим лидером.

Протяжный звук горна разносится по кораблю – боевая тревога закончена. Тяжелая дверь носовой башни с грохотом откатывается, являя на свет чумазого Прохорова – вид у того довольный до невозможности. Углядев Данчича, он машет ему рукой:

– Видели? Как мы им… – Вглядевшись внимательней, добавляет через секунду, не меняя интонации: – Вам в лазарет бы, Борис Арсеньевич…

– Ерунда какая… – Лейтенант проводит по лицу рукавом. – Почти засохло…

– Бинокль мне верните… – грозным шепотом увещеваю я. – Аполлоний Михайлович не простит!..

Тот лишь отмахивается, вновь поднимая его к глазам.

Из просвета боевой рубки по одному появляются офицеры, оживленно переговариваясь. Долетает даже смех – похоже, всех окончательно отпустило… Не рановато?

– Интересно, господин Катаока остался в живых? Спасут, думаете?..

– У самураев подобное не принято, Евгений Владимирович… Говорят, существует такой обряд: сеппуку… – Голос говорящего становится тише.

Есть такой обычай, да. Харакири… И еще существует поговорка – нельзя делить шкуру неубитого медведя, господа штабные офицеры… Не рановато расслабились? Я скептически опираюсь руками на ограждение.

Топот ног по палубе. Бежит унтер, в руках бумага. Добежав до боевой рубки, вытягивается по швам. Несколько тихих слов – улыбки будто сдувает с лиц. Клапье де Колонг озабоченно, разворачивая по дороге подзорную трубу, торопливо взбегает на мостик. Мы с Данчичем немедленно вытягиваемся. Не обращая на нас никакого внимания, Колонг наводит оптику назад, в сторону горизонта. Некоторое время не отнимает ее, беззвучно шевеля губами. Оборачивается к подошедшему Филипповскому: