litbaza книги онлайнУжасы и мистикаЗапах смерти - Александр Лидин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Перейти на страницу:

Когда умерла муха? Валентина не заметила этого момента. Слишком сильна была боль; слишком отвратительным казался мозг мухи, ее внутричерепная жидкость, которая, вместе с зеленой слизью, стекала по израненному телу женщины-воина.

Они обе камнем рухнули на алтарь, окончательно разметав то, что некогда было болтливой сенобиткой.

После падения Валентина прожила еще несколько минут. Достаточно, чтобы увидеть, как где-то у самого горизонта разошелся серый покров облаков; увидеть, как одинокий солнечный луч, коснувшись земли, лучом прожектора пробежал по мрачным крышам дома. Но она увидела и кое-что другое. Она увидела, как лицо оставшегося в живых слуги стало ликом херувима – из тех, что украшают своды церквей; как он вместе с Жаждущим, превозмогая боль в переломанных конечностях, опустился на колени перед алтарем.

В последние мгновения своей жизни она услышала их молитву. Молитву, вознесенную ей. Молитву новой владычице этого мира, которая низвергла старого бога – муху.

Теперь она стала богом этого мира!

Глава 11Покаяние

Пять вершин венчают Хэншань: Бог огня, Аметистовый пик, Небесный столб, Каменная глыба и Лотосовый пик, но облака закрывают их лица, туман стелется по их спинам, и в непогожий день недоступны взору человека их очертания.

Ким Ман Сун «Облачный сон девяти»

Так все и было.

Он вышел и упал на снег… Как в песне. И еще он плакал, а холодный ветер превращал его слезы в крошечные ледышки, которые алмазами скатывались со щек.

Он упал на колени в непорочно белый снег, закрыв глаза. Он плакал, зачерпывая полные горсти рыхлой белизны. Перед ним раскинулось снежное поле, исколотое иглами берез, и они, склонив свои кривые, покореженные стволы, плакали вместе с ним. И каждая веточка, упавшая на невинный снег, каждый кусочек коры – черная точка на белом покрывале – были следами покаяния. Березы были виновны в том, что выросли на кладбище, впитали в себя переработанную корнями сгнившую плоть – бывшее вместилище разума. Раньше Жаждущий любовался этими деревьями, теперь он их ненавидел. Он стоял на коленях и рыдал, не обращая внимания на то, что происходит вокруг, и, как в храме Запаха, мухи-снежинки, кружась, ложились ему на плечи. Иногда Жаждущему казалось, что он начинает слышать тихое пение органа. Орган! Где-то там, вдали, человек перебирал пальцами безжизненные костяные клавиши, играя гимн покаяния – траурный марш в честь отречения от Искусства.

Жаждущий упал в снег.

Он рыдал, вспоминал ту, которая, сползая в окровавленную воду, тонкими бескровными губами шептала:

– За что, Пашенька?

Что ему были все девушки мира и их любовь, когда она – та самая – осталась там, в бетоне фундамента, разрезанная на куски и принесенная в подарок его друзьям – мухам.

Но друзья ли они ему?

Эти жужжащие твари! Отвратительные пожиратели падали! Они, как и Искусство, насмехались над ним! Они манили, обещали счастье и наслаждение – и не дали обещанного. Малахитовая ящерка Хозяйки Медной горы казалась ангелом в сравнении с ними. Лжецы, заставлявшие его втыкать смертоносный металл в плоть других людей.

Это больно – быть мертвым.

Жаждущий плакал. Он лежал ничком в снегу возле склепа Викториана и рыдал, загребая руками полные горсти снега, взметал их над головой. Облако потревоженной снежной пыли парило над ним. Кем он был в этот миг? Кающимся грешником? Быть может. И в его раскаяньи была искренность – хотя оно и опоздало; кровь людей богомерзкой татуировкой навсегда застыла у него на руках.

Что видел он в тот миг?

Ему казалось, что руки его выпачканы в крови, что кровь с его рук капает на белоснежный, невинный снег. И еще! Он видел свои жертвы; видел Вику. Давным-давно забыл он ее имя, а теперь, когда ее призрак прошел среди берез кладбища и тронул за ледяную (не от холода, а от отвращения к себе) руку, Павел вспомнил ее имя.

«Что ты тут делаешь, Вика?»

«Жду, когда ты пойдешь вслед за нами, нашей тропой – путем отчаянья».

И тогда он понял, каково это – получить кусок железа под ребра от любимого или любимой. А ведь еще несколько часов назад ему было все равно. Купаясь в белом невинном снегу, он на какое-то мгновение почувствовал себя Викой, понял, каково ползать в крови перед тем, к кому ты пришла обнаженной, даря свою девственность, свою душу. Это горько – умереть с перерезанным горлом, осознавая грубое превосходство мужской силы.

Но еще больнее убийце почувствовать это страдание на своей шкуре. Когда-то бытовало поверье, что в тот вечер, когда выпадает первый снег, сам Христос проходит по нему, пробуя невинность своих даров. Но может, перед Жаждущим в то утро и впрямь прошел он… коснувшись животворящими пальцами разгоряченного лба грешника, проскользнул мимо человека, который ради него отказался от даров древних Богов – Богов Искусства. Отверг то, что могло принести ему и высшее блаженство, и умиротворение.

* * *

А потом, поздно вечером, когда Жаждущий уже ушел – даже не попрощавшись и не поблагодарив нас, – мы сидели в подземелье у Викториана, отдыхали и беседовали.

– Значит, ты считаешь, что Искусство окончательно оставило его душу? – спросила Валентина.

– Да, – ответил ей я. – Судя по реакции Павла, да. Но кто может сказать, какие тараканы прячутся в голове у человека?

– Ты называешь Искусство тараканами? – чуть обиженно спросил Виктор.

– Не хочу давать определения.

– Нет, подожди…– Викториан всем телом повернулся ко мне. Порой он бывал надоедливо дотошен, особенно если считал, что его собеседник совершенно не прав. – Значит, ты считаешь, что если человек не обладает частицей Искусства, он не должен убивать?

– Почему…

Но Виктор не дал мне договорить.

– Если идти следом за твоими рассуждениями, то получается, что лагеря для убийц – не больше и не меньше чем заповедники Искусства.

– Я такого не говорил.

– Павел стал нормальным человеком с точки зрения нормальных людей, но мы – люди Искусства, даже если не Посвященные. И Павел теперь с нашей точки зрения стал одним из быдла…

– Значит, ты считаешь обычных людей быдлом!? – взорвался я.

Именно это была та единственная черта характера в Викториане, которую я терпеть не мог. Смотреть на простых людей сверху вниз. Не общаться, а снисходить до общения. Он и убивал-то, передавая свои жертвы в руки Мяснику, как опытный ветеринар вкалывает яд обреченным животным.

– Нет, ты меня не понимаешь. Ты же не простой человек, не один из этих работяг, которые только и думают, как влить в себя литр водки и взгромоздиться на бабу?

– Кстати, ложиться под мужика хотя бы один раз в сутки – очень приятная перспектива, – заметила Валентина. – Но вы пока спорьте, а я кофе сварю… Там у нас в холодильнике что-то осталось?

1 ... 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?